— Пробки, — ответил шофер, не отрывая глаз отдороги, — застрянем надолго.
Зайковский удовлетворился этим ответом и тут заметил, чтоНадин приникла к нему и тяжело навалилась на плечо.
Глаза у его подруги были закрыты, лицо спокойно. Зайковскийс изумлением понял, что Надин крепко спит, сладко посапывая, как ребенок.Зайковский осторожно тряхнул ее за плечи, она открыла глаза, проговорила что-топо-французски и тут же снова уснула.
— Да что же это такое? — вскричалЗайковский. — Водитель, остановитесь!
— Здесь нельзя стоять, — ответил шофер и незаметнопоглядел на часы.
Машина выехала из переулка на такую же тихую улицу, с однойстороны шел длинный бетонный забор, с другой — дома самого непрезентабельноговида. Зайковский понял, что случилось непредвиденное и что сейчас ему будетплохо. Он попытался открыть лимузин и выпрыгнуть, но двери были заблокированы.
Перед тем как окончательно забыться тяжелым сном, Зайковскийуспел подумать, что не зря он так не любит Россию и что предчувствия его необманули. И еще он пожалел, что никогда не увидит камею Медичи.
* * *
Водитель оглянулся на пассажиров и удовлетворенно хмыкнул.Тут же у него зазвонил телефон.
— Спят, как младенцы! — ответил он на вопросневидимого собеседника. — Приступаю к следующей фазе операции!
Лимузин свернул в проход между домами, с трудом развернулсяв узком дворе и остановился перед небольшой дверцей в стене. Перед ней не былони навеса, ни ступенек. Водитель легонько стукнул в дверцу, она открылась, ивыскочил человек в смокинге, чем-то неуловимо похожий на самого Зайковского.Вдвоем с шофером они взяли Зайковского, как куль с мукой, с трудом протащиличерез узкую дверь и пронесли вниз по ступенькам в полуподвальное помещение.
— Здоровый бугай, — отдувался шофер, — икрепкий. Жду-жду — не берет его сон! Страху я натерпелся!
— Васильич! — крикнул «смокинг». — Кудакласть-то?
Тотчас из глубины полутемного помещения вынырнул шустрыйстарикашка в аккуратной, заштопанной во многих местах спецовке и засуетился.
— Вот сюда, Маркизушка, скидывай его, на диван!
Диваном странную конструкцию, что стояла в углу, назватьможно было с большой натяжкой. Скорей к ней подходило старинное слово«оттоманка».
Зайковского сгрузили на лежбище, он недовольно хрюкнул восне. С Надин шофер справился сам, он нес ее гораздо бережнее и даже поправилволосы, упавшие на лицо.
— Васильич! — ворчал он, пристраивая девушку кЗайковскому. — Что за диван у тебя, двоим места мало.
— А ты валетом их, Ухо! — посоветовалВасильич. — Небось не свалятся!
Тут появилась молодая женщина, в которой никто не узнал быгорничную, недавно доставившую в номер Зайковского кофе с очень страннымпривкусом. Она подошла к дивану и внимательно рассмотрела спящую Надин. Потомудалилась куда-то вглубь и появилась уже в парике, который в точности копировалприческу Надин — короткие искусственно растрепанные сине-серые волосы.
И платье на ней было такое же — прозрачная органза на черномчехле.
— Ну как? — спросила она, поворачиваясь передмужчинами.
— Платье не такое, — солидно сказал шофер, у неецветочки вышиты, а у тебя — бабочки!
— Да какая разница! — сказала она, с досадой пожавплечами.
— И верно, никто не разглядит, — согласилсямужчина в смокинге, которого Васильич назвал Маркизом. — Пора, Лолка,труба зовет!
Он подал своей подруге шубку Надин, сам же облачился впальто Зайковского, которое пришлось ему впору. Лола мигом взлетела поступенькам и уселась в лимузин.
* * *
Леня Марков, широко известный в узких кругах поднезамысловатой кличкой Маркиз, большой специалист по части элегантного ибескровного отъема денег у богатых людей, приступал к своей очередной операции.Как всегда, он был собран и насторожен, как всегда, он заранее тщательнообдумал операцию и предусмотрел все повороты и тонкости. Как всегда, онтщательно проинструктировал свою подругу и напарницу Лолу и старинного приятеляи помощника, сообразительного парня по кличке Ухо, который прекрасно разбиралсяв автомобилях и мог угнать любое транспортное средство.
И все же сегодня Леня Маркиз был не так спокоен, как обычно.Уж больно суровым человеком слыл Иван Костоломов, тот, на чей прием они с Лолойехали сейчас, выдавая себя за Андрея Зайковского и его подругу Надин.
Была и еще одна причина для беспокойства, но о ней Ленястарался пока не думать.
Все идет по плану: Ухо не подвел, вовремя раздобыл лимузин,Лолка успела подсыпать в кофе снотворное, вскоре наступит решающий этапоперации.
— Соберись, — тихонько посоветовал он Лоле, —подъезжаем…
Лола подняла брови, повела ресницами и вдруг сталаудивительно похожа на Надин.
Леня в который раз поразился ее умению перевоплощаться.Несомненно, Лолка замечательная актриса, только он ни за что ей этого нескажет, чтобы не загордилась и не задрала нос.
* * *
Особняк Ивана Костоломова сверкал ослепительными огнями, какновогодняя елка. Лимузин с надписью «Каскад-палас» высадил нарядных пассажировперед крыльцом и отъехал в сторону, присоединившись к живописному стаду«Мерседесов», «Ягуаров», «Лексусов» и прочих приличных и престижныхавтомобилей. Поскольку дело происходило не в Москве, а в Петербурге, в этостадо затесался единственный серебристый «Бентли» пивного короля Обоева.
Пассажиры лимузина поднялись по ступеням крыльца, мужчинапротянул швейцару тисненый золотом прямоугольник приглашения. Дама сбросила наруки расторопного лакея шубку и вошла в холл. На нее тут же обрушились сияниемногочисленных хрустальных люстр и грохот оркестра. Подхватив под руку своегонемного мрачноватого кавалера, она двинулась по коридору, образованномунаряженными во фраки лакеями, в дальний конец холла. Там, за увитойтропическими лианами аркой, начинался зимний сад.
Точнее было бы назвать помещение, куда они вошли,тропическим лесом — со всех сторон гостей Костоломова окружали заросли пальм,оплетенных лианами, стройные стволы бамбука и других экзотический растений.Трудно было поверить, что за окнами унылая петербургская зима и совсем немноговремени осталось до Нового года. Среди зелени прятались огромные, прянопахнущие цветы, золотели спелые плоды апельсинов, с хриплыми криками перелеталис ветки на ветку разноцветные попугаи.
— Вот бы Перришону здесь погостить! прошептала дама наухо своему спутнику. — Ему бы это понравилось!
