Гефестай напрягся, и Сергий посоветовал Эдику:
– Заткнись!
Гефестай, угрюмый и злой, присел на палубу и отвернулся, чтобы не видеть Чанбу.
– Ну, давайте… – заговорил Сергий холодно. – Давайте передеремся, набьем друг другу морды. А, может, сразу на мечах сойдемся?… Кто целым останется, тот и победит!
– Не говори ерунду… – пробурчал Гефестай.
– А ты ее не делай! – отрезал Лобанов.
Сын Ярная ничего не ответил, только голову повесил и громко засопел.
– Между прочим, – обернулся Сергий к Эдику, – мы в родном времени этого кушана. И его империя раскинулась от Амударьи до Инда, от Китая до Парфии. А вот наших с тобой наций, Эдичка, еще и в проекте нет!
– Я же не то имел в виду, – стал бестолково оправдываться Чанба, – я вообще о двадцать первом веке…
– А сейчас – второй, – раздельно сказал Сергий. – А попади мы в четвертое тысячелетие? В какой-нибудь, там, тридцать восьмой век? Где бы ты тогда искал своих? Да за две тысячи лет все расы смешаются, и не останется ни русского, ни иудея, ни абхаза! Кому тогда морду бить? Кхмеро-русско-эвено-испано-китайцу? Или японо-банту-арабо-узбеко-британцу?
– Процесс пошел! – хохотнул Искандер. – Слыхал я, в Воронежской области – помните такую? – раскопали могилу времен палеолита. Двадцать пять тысяч лет назад там похоронили двоих – мужчину-арменоида и женщину-китаянку. Вон когда все началось. И зря ты, Гефестай, обижаешься! Лет триста пройдет, и на землю Эллады повалят славяне, не оставив на развод потомков Перикла и Аристотеля. Никаких шансов! И что мне – Акуна мутузить? Он же венед, значит, в родстве со славинами! Бей венедов, чтоб эллинов не ассимилировали? И надо еще экипажу намекнуть, что живых носителей латыни приблизительно к веку шестому не останется – растворятся в варварах! Пусть нам пачек накидают! Ты этого хочешь?
– Да что вы на меня накинулись? – огрызнулся Гефестай. – Я ж не нарочно! Жара…
– Короче, – тяжело сказал Сергий. – Чтоб этого больше не было. Замечу еще хоть раз… Изуродую! Нас в этом времени и так четверо всего. И я это говорю не одному Эдику. Понял, Гефестай?
Великан мрачно кивнул.
– Не забыл еще, какой у тебя псевдоним был на арене?.. Портос! Ну, так и ведите себя как мушкетеры! А вы как… не знаю, кто. Как пассажиры такси – сели вчетвером и вышли на разных остановках. Короче, мириться я вас не зову и руки тянуть друг другу не заставляю…
– «Мирись, мирись, мирись, – насмешливо пропел Искандер, – и больше не дерись!»
– Обойдутся, – буркнул Лобанов. – Сами как-нибудь разбирайтесь, не дети. А еще раз такое повторится… Сделаю оргвыводы и приму меры. Все! Тема закрыта. Продолжим политинформацию… На чем я там остановился?
– На босяках, – подсказал Тиндарид, ухмыляясь.
– Эти босяки – граждане Рима, – пробурчал Сергий, хмурясь. – Вот их и подкармливают, чтобы голосовали, за кого надо. Да и Орк[8]с ними, со всеми… Жертвовать собой за этих голодранцев, равно как и за сенаторов-толстопузиков, я лично не собираюсь, и вам не советую. У нас другое задание – спасти Египет!
– Делов-то! – фыркнул Эдик, и покосился на Лобанова.
– Зухос желает скинуть римлян и править в Египте самому, по-фараонски. Если ему удастся сделать Египет «самостийным та нэзалэжным», вся империя зашатается – пойдут восстания в Дакии, в Германии, в Палестине, в Мавритании… Мигом найдутся желающие тоже отделиться – вспомните СССР! А начнется развал – будет и беспредел…
– Это как всегда, – кивнул Искандер.
– Да знаем мы про все… – заныл Эдик.
– Я знаю, что вы знаете! – отрезал Сергий. – Повторение – мать учения! – усмехнулся он. – Кто виноват и что делать – определим по прибытии. Все, можете расползаться!
Солнце палило как сумасшедшее, а с юга задувал сухой, жаркий ветер, донося горячее дыхание Сахары. Дважды трирема разминулась со стадами китов – добродушные великаны поглядывали с волн круглыми коровьими глазами, пускали фонтаны, и, наверное, от избытка сил, шлепали хвостами по воде, поднимая тучи брызг. Частенько с водяных горок скатывались тюлени – серые самочки и белые самцы. Крутились вокруг, прыгая и кувыркаясь, дельфины, поднимая к людям на палубе свои лукавые, симпатичные морды. А уж рыбы плавало – невпрогляд. Крупные, в косую сажень, змеевидные лихии с лимонно-желтой полосой вдоль серебристого бока чуть ли не сами прыгали в сачки. Переливчатые дорады, бониты, кефали клевали наперегонки.
…Как-то разом завечерело. Небо, совсем еще недавно индиговое, стало лилово-синим, прираставшим чернотой с востока и почти загасившим багровые ленты на заходе. На Марэ Нострум вообще быстро темнеет. Подул свежий ветерок, обдувая потное тело. Упарившийся Сергий стоял у борта, с наслаждением вдыхая подсоленный воздух. За последние дни не было ему еще так спокойно и хорошо, как в этот час между днем и ночью. Вся суетность мира и даже тоска по Авидии отступили, не загораживая дорогу покою и отдохновению. Наверное, в такие вот минуты душа человеческая и заряжается оптимизмом, верой в будущее, житейским азартом. Неслышными шагами подошел Искандер.
– Хорошо сегодня… – сказал Тиндарид.
– Хорошо, – согласился Сергий.
Они замолчали, исчерпав тему.
Меж тем ночь поднялась, зажигая крупные, лучистые звезды и складывая из них созвездия. Багровый закатный глянец на волнах давно уж растворился, и две пучины, морская и небесная, слились в неразделенный Хаос. Но очень скоро жизнь помогла людским глазам отделить воду от выси – темная гладь моря внезапно осветилась сверкающими брызгами, словно пошел восходящий огненный дождь. Полчища светящихся комочков – детенышей кальмаров – выскакивали из волн и с шелестом падали обратно.
– Здорово! – донесся голос Эдика. Голос шел откуда-то с бака корабля. – Гляди, Гефестай, как искры! Ох…
«Ох» относился к оглушительному всплеску прямо по курсу. Пару вдохов спустя огромная фосфоресцирующая масса слева по борту поднялась над водой пугающим квадратом и рухнула обратно. И снова плещущий удар разнесся по морю.
– Это манта играет, – объяснил Искандер, вглядываясь в темноту. – Любит она по ночам прыгать…
– Ух, и здоровый! – завопил Эдик у него за спиной. – Видал?!
– Видал, – прогудел Гефестай. – Хоть крышу им накрывай…
Сергий заулыбался: помирились! Слава богам!
– Александрия! – сказал Искандер, и в голосе его тоже звучало облегчение.
Лобанов не стал спрашивать, где та Александрия – яркий огонечек отточился на горизонте. Это горел знаменитый Фаросский маяк.
– Пошли спать, – зевнул Искандер, – нам еще часов пять плыть…
Устроившись на скатке паруса, друзья совершили срочное погружение в крепкий, здоровый сон. Разбудил их голос Эдика, старательно выпевавшего:
