жёлтые. У них там тепло. А здесь от этого холоднее.
Мальчик убежал далеко – до поворота. Кричит оттуда на всю тёмную улицу:
– Ну давай скорее! Там такое! Тебя все ждут!
Я всегда думала, что жить у моря – это здорово. Красиво. Но сейчас осень. Шторм. Влажный ветер сбивает капюшон пальто, дёргает за длинный подол платья. И темно на улице. Вообще непонятно, куда идти. А мальчик скачет во все стороны, торопит.
– Ну давай скорее!
– И куда я пойду?
– Дым, тебя все ждут! Ларий спрашивал!
Дым – это я. Так меня зовут в этой реальности. У этого имени есть два значения, одно мне нравится, другое – нет.
Ларий – это глава ордена милосердия. Живёт у нас в погребе. У нас – то есть в доме мамы Толли. Она мне не мама, это здесь такое обращение ко взрослой женщине. Я тоже живу в доме мамы Толли, она обо мне заботится. И раньше я даже хотела, чтобы она была мне вместо настоящей мамы. А потом я застряла здесь и…
– Ой! Чёрт!
– Ты чего? Ты свалилась? Не видишь, что ли?
Мальчишка скачет теперь вокруг меня. А я стою на коленях в ледяной луже. И волосы от ветра во все стороны мотаются.
– Не вижу! Руку дай!
Он дёргает меня, помогает.
– Ну аккуратнее надо, Дым! Ты же взрослая!
Он говорит очень воспитательным тоном. Наверное, в доме милосердия сёстры и общие мамы так разговаривают с детьми.
– Будешь тут аккуратнее! Сплошные камни!
– А что ты хотела?
– Асфальт!
– Кого? Это у вас там?
Мальчик знает, что я… нездешняя. Тут многие знают. Меня это иногда бесит.
– Ты нам его показывала? А сегодня покажешь?
– Да ну?
– Покажешь обязательно!
– Это почему ещё?
– Тебе Ларий велит и ты покажешь! Ясно? Ну пошли! Там уже все тебя ждут!
– Ой, ёлки!
Пока я сидела у Тай, забыла намертво, что вечером опять будет молитвенное собрание Ордена. И что мне надо будет выводить свои эмоции на экран. Показывать свои самые яркие воспоминания! Это даёт энергию.
Здесь так всё устроено. Энергия идёт от экрана. В каждом доме есть свои экраны, маленькие. А есть ещё большой, на весь город Захолустье. Он ярче всего греет. Светит. Лечит. И когда он горит, всё спокойно и хорошо. Люди улыбаются, согреваются, выздоравливают и вообще полный восторг. А когда на экране очень яркое впечатление, тогда наступает счастье. Для всех. И пока горит экран, всё будет хорошо.
Яркие воспоминания – это ценный товар. Когда я сюда первый раз попала, у меня были именно такие – сильные, страшные. Я попала в аварию, а потом из-за этого – сюда. Захолустью был нужен мой страх. Я познакомилась тут с Юрой, потом с мамой Толли и Ларием. Потом отдельно с Тай, она не из нашего ордена, она вообще из клана Ключа. Но она моя подруга! И завтра она мне покажет что-то очень важное!
А сейчас я должна зажечь экран!
– Ну ты чего так медленно! А что такое асфальт?
Мальчик дёргает меня за рукав пальто. А дома Мелочь хватал меня за подол или за штанину, когда надо было с ним гулять. Я по Мелочи так скучаю! Прямо вообще. Моя родная собака. Метис пекинеса и кинг-чарльз спаниеля. Он рыжий, маленький и он очень смешно и звонко лает. «Будто мелочь просыпали», – так говорит моя мама. Та моя мама, которая там. Мелочь смешная любимая. И мама!
– Ох!
Я, наверное, очень громко вздыхаю. Мальчик сразу говорит:
– А вот я не плачу, когда ушибусь! Вообще никогда!
– Ну и молодец!
– А мы пришли уже! А что такое асфальт? Ты не сказала!
Я вспоминаю асфальт – у подъезда, обычный. На нём осколки бутылки, обломки игрушечного самолёта и… и сидит парень, почти моего возраста. Его зовут Дима, он с особенностями. Я его спасла, у нас… там у меня была сверхспособность, я могла предвидеть будущее. Иногда ерунду. А иногда серьёзное. Как с тем особенным Димой. Или как в школе, когда я поняла, что скоро будет какая-то ужасная катастрофа, вроде бы эпидемия. Я тогда попробовала всё изменить, всех спасти. Собрала всю свою энергию и зажгла экран в школьном актовом зале. Зарядила всех, кто там был, здоровьем, подняла иммунитет. Излучение Экрана делает именно это. Не знаю, получилось или нет. Но меня из-за этого забросило в Захолустье и никак не принимает обратно. И я не знаю, увижу ли я когда-нибудь маму, и собаку, и папу, и наш дом. И асфальт.
– Это такое дорожное покрытие. Оно ровное, гладкое. Как скатерть!
Мальчик ничего не отвечает. Он уже подбежал к дому мамы Толли. Скачет по белым ступенькам крыльца. Раньше на крыльце сидела белая гипсовая жаба. Но однажды мы с Юрой поссорились, и я её разбила!
Теперь вместо жабы маленький флюгер в виде ящерицы. Его сложнее разбить. Он сильно мотается, почти подпрыгивает от ветра.
– Вот! Мы пришли! Я её привёл!
Мальчик барабанит в дверь.
Нам почти сразу открывает мама Толли. В свете лампы видно её волосы: абсолютно белые кудряшки. Это не седина и не краска, это природный цвет. Мама Толли – альбинос.
– Какие молодцы! Спасибо, Август.
– Я молодец! – серьёзно повторяет Август.
– Не хвастайся. Иди возьми яблоко.
Он убегает, я медленно поднимаюсь по ступенькам. Ой, как же тепло внутри!
– Дым! – мама Толли сердито смотрит на меня. – Ну что это такое? Все собрались, тебя ждут. А ты пропала! Ну как так можно! Да ещё платье! И на чулке прореха! Ох, ужас! Иди переодевайся! Срочно!
Я стою.
Мама Толли обнимает меня.
– Ну что ж ты так, капелька моя! Ну я же переживаю! Я же не знаю, где ты, с кем!
– Да всё нормально!
Всё-таки в этой жизни мне больше всего не хватает мобильного телефона!
Глава II
Я переоделась наверху, в своей комнате. Ещё одно длинное платье, с оборкой почти до щиколоток, с длинными рукавами, тяжёлое – почти как пальто. В этом мире брюки бывают только у мужчин. А у женщин куча всякого неудобного, оно путается, рвётся. И мама Толли снова торопит, кричит сквозь дверь.
– Капелька! Давай быстрее!
Я не очень знаю, почему она называет меня капелькой. Может, это из-за знака Ордена Милосердия, зелёной перевёрнутой капельки. А может это просто ласково, как у нас… как там «солнышко», «зайка». Иногда я очень хорошо понимаю местный язык, а иногда…