мне предстояло пересесть с поезда на поезд, я задержался, чтобы получить от него последние наставления о посадке в Марселе. Узнал я его сразу: точная копия брата, с которым мы большие друзья3. Тот раньше был в Африке генеральным директором по части земледелия, а теперь руководит крупной кофейной компанией. Мы вместе доберёмся до его плантаций, а дальше я продолжу путь без него. Об этих плантациях он размышляет ежедневно часами. Говорит, что только так можно принять правильное решение, ибо леность мысли мешает работе больше, чем леность движений. Вдоволь поразмыслив, он раздаёт поручения, которые формулирует всего за пару минут, и они мгновенно преодолевают пространство.
Потом мы развёртываем географическую карту, и он объясняет мне, как я буду двигаться дальше, где я что увижу или где какую букашку он обнаружил. Когда я сообщаю ему что-нибудь совсем смешное вроде того, что в этот день я оказался западнее, чем когда-либо в моей жизни, он взрывается: «Можно подумать, что за самым западным нет столь же западного, и так до тех пор, пока снова не окажешься в той же точке!» Потом он опять становится спокойным и, поскольку ему кажется, будто фактам я предпочитаю анекдоты, рассказывает мне, при каких обстоятельствах нашёл ту или иную татуировку, а не каким был её мотив, и что он означал. И я безуспешно уверяю его, что меня тут интересует именно факт.
Иногда вода, которой каждое утро моют палубы, полностью заливает нам ноги. Тогда седые волосы Вюйе от гнева встают дыбом, и он начинает кричать, как недовольный ребёнок. Насос извергает целые реки воды. Перед нами постоянно маячат матросы, работают они молча и старательно: бретонцы, корсиканцы и негры. Я подружился с одним бретонцем, его зовут Робер Л’Bотр. Вечерами, покончив с работой, он приходит на нос судна. Вот уж совершенно бретонский тип. Плавал на торговых судах, на военных, на яхтах (там его приучили к книгам) и на пассажирских. Побывал абсолютно во всех концах света.
В сущности, это прекрасный юноша, гораздо менее хитрый, чем я думал. В его рассказе о том, как он своей невесте, которая, умирая, спросила, будет ли он её помнить, пообещал, что не забудет её никогда (диалог он цитировал на бретонском) и потому никогда не женится, помимо хвастовства, излишней цветистости речи и явного вранья есть много искренности и поэтичности. Он говорил: «Она была швеёй у моей матери, когда я приехал в отпуск в Тре Кастеле. Они там трудились в поле, и я сказал, чтобы от меня большой помощи не ждали, я хотел лишь посмотреть, а пыль от пшеницы не переношу. Девушка работала и всякий раз, проходя мимо, поглядывала на меня. Я спросил её, где она спит; она мне сказала: “Над кухней!” Тогда я сказал ей, что буду спать здесь, возле амбара. И когда все ушли спать, она пришла. Так что в первый же вечер стала моей».
Перед тем как присоединиться к нашему сообществу, он сменил свою испачканную нательную рубашку, грязные штаны и высокие сапоги выше колен на чистую синеголубую тельняшку, широкие белые брюки и полотняные сандалии. А чтобы показать нам, что это не единственные белые штаны, которые у него есть, сразу же уселся на палубу, уже покрытую слоем сажи. Поскольку луны ещё нет, его загорелое лицо и руки кажутся совсем чёрными по сравнению с одеждой, и я с удовольствием слушаю, как он завирает по два часа кряду. Барышня Н. присоединяется к нашей компании. Её голос влажен и мутен, а слова скоропалительны, и нет сомнений, что она влюблена. Не решаюсь проверить, в кого же, хотя мог бы одним простым движением. Всё очарование неизвестности сразу бы исчезло.
Наконец-то вот та, далёкая линия на горизонте – берег Французской Западной Африки. Тёмные чайки, которые кружат над нами, – её первые вестники. До Дакара4 всё ещё далеко. Ждём, что сперва покажутся «груди» Дакара, это два выпуклых холма над собственно городом. Берега Сенегала стремительно приближаются, пустые, тяжёлые берега с редкими баобабами. Баобаб – дерево низкорослое, толстое, узловатое, почти не имеющее листьев, с крупными тёмными плодами, которые можно уже рассмотреть глазом. Это дерево степей, лежащих между пустыней и саванной.
Вот первые африканские пиро́ги. Узкие и длинные, пёстро раскрашенные красным и синим, с низкими четырёхугольными парусами, распятыми на вилке из трёх палок. Негры, замотанные в широкие голубые ткани, в красных ожерельях, с длинными тонкими руками, гребут. Подходит Вюйе, показать мне, на что нужно смотреть. Башня, которая виднеется за двумя холмами, это башня дворца губернатора. Дальше раскинулся Дакар – космополитический порт на берегах Африки. «Нет, это для вас ещё не соприкосновение с Африкой. Дакар не Африка, земля вокруг Дакара не земля Африки. Ещё тридцать лет назад здесь стояло всего два-три дома. Настоящее обиталище европейцев было на том островке, который называется Горе5, где и сейчас можно увидеть Негриери – тюрьмы для негров, ими тогда торговали. Всем Сенегалом, в сущности, владели африканские султаны, которые воевали друг с другом, а все вместе – с европейскими поселенцами».
Ещё до входа в порт перед нами появляется удивительный горный хребет: пустой, неприступный, обросший редкими растениями. Вюйе утверждает, что там найдены целые караваны полностью исчезнувшего флота; это одна из вершин Атлантиды, связывавшей Африку и Америку. Гребень, который окружает порт, почти весь состоит из пурпурного базальта. Несколько крошечных домиков – зелёное на этом пурпуре, находящемся между голубизной неба и индиго моря, – необыкновенно радуют глаз. Тёмные птицы, огромные как орлы, настолько дерзки, что воруют еду из корзин, которые негритянки несут на плечах. Правая же часть города и берега совсем без характера. Повсюду в изобилии руины поселений африканского каменного века, стрелы и ножи. Остров Горе, где всё ещё находят оружие исполинских размеров, свидетельствующее о том, что носили его люди-гиганты, возможно, дал имя гориллам. Предсказательницы и другие чёрные торговки, продающие кремень для ружей или талисманы, чаще всего предлагают те камни, которые можно найти повсюду – и на берегу, и в прибрежных пещерах.
Каменный век Западной Африки, как и Италии, похоже, относится к временам египетской и финикийской культур, мелкие предметы которых часто находят в этих каменных поселениях. В ожерельях, которые носят негритянки в Судане, например, в Куликоро, и сейчас порою можно увидеть синие финикийские бусины. У Вюйе есть коллекция – чудесная смесь доисторических жемчужин, финикийских и негритянских. Он знает легенды о каждой из них. Собирать их трудно, потому что негритянки неохотно расстаются с украшениями, считая, что
