class="p1">— Что? — не поняла Зинаида.
— Своенравны и настойчивы. Как она? — пояснил священник.
— Похоже на то, — пробормотала Зинаида, продолжая следить за происходящим.
Бросившаяся на помощь ребенку какая-то бабка, вывела мать из оцепенения, и они в четыре руки подняли перепачканного и промокшего ребенка и поставили на ноги. Теперь ребенок уже ничего не просил, он громко всхлипывал и жалобно повторял: «Больно… Больно…»
Сердце Зинаиды сжалось: как мать может игнорировать такую серьезную жалобу крохи? «Где больно?» — хотелось ей спросить у заплаканного ребенка и подуть на это место, как делала ее мать, когда она показывала ей прищемленные, ушибленные или ободранные руки и ноги. Или по неосторожности порезанные пальцы, уже будучи взрослой.
— Где больно? — спросила чужая бабка, присев перед ребенком на корточки и, тем самым преградив путь матери на случай, если той вздумается снова насильно тащить ребенка.
— Там больно, — с надеждой в голосе быстро отозвалась девочка и с готовностью указала рукой на ногу. И, в доказательство серьезности проблемы, снова захныкала. — Там больно…
Бабка посмотрела на мать, но та, устало вздохнув, отвела взгляд в сторону.
— До дома недалеко, там поправим! — попыталась она не то внушить дочери, не то оправдаться перед чужим человеком, пожалевшим ее ребенка.
— Нет! Сейчас! — закричал ребенок, срываясь в истерику, которую ненадолго погасила было надежда на помощь.
— Сейчас… Конечно сейчас, — засуетилась бабка и потянулась к застежке туфельки.
Та, уже зная, что следует сделать чтобы избавиться от боли, подняла и вытянула ножку.
Зинаида затаила дыхание и замерла. Что сейчас сделает мать? Имея опыт общения и наблюдения за разными людьми с разными характерами, она могла допустить любую ее реакцию: вплоть до самой грубой. Но все обошлось. Бабка, похоже, имела опыт не меньший чем у нее и потому своевременно посторонилась, уступая место законному хозяину положения. Но осталась стоять рядом. Зинаиде показалось, что просто из любопытства — узнать, что там может у ребенка болеть.
Мать, не расстегивая застежки, стала сдергивать туфлю с ноги. Получилось не сразу. А когда наконец туфелька была снята, на мокрый асфальт развернулась и выпала добрая половина чулка колготы.
— Как же она ходила? — вырвалось у Зинаиды.
— Бедный ребенок, — согласился отец Виталий.
Все остальное прошло рутинно, тихо и мирно. Привычными движениями мокрые колготы были натянуты по самую грудь, грязные носочки расправлены и надеты на пострадавшие ножки, а ставшие на размер больше туфельки, туже пристегнуты к ногам. Слезы высохли, и обида забылась. Глава семейства, не проронивший за все это время ни слова и не сдвинувшийся с места ни на сантиметр, сурово взглянул на своих замешкавшихся женщин, рывком поднял тяжелые сумки и двинулся дальше, прокладывая сквозь мелкий моросящий дождь курс к теплому дому.
И только бабка еще некоторое время смотрела вслед уходящей семье, задумавшись о чем-то о своем. Толпа рассосалась, и площадь опустела до следующей электрички.
— Ну вот! Оказывается, не всегда плохо настаивать на своем. Главное знать, что тебе нужно.
Жизнерадостный голос священника вывел Зинаиду из летаргии. — Несчастный человек никому не может принести счастье. Поэтому, я считаю, в первую очередь, нужно стремиться обрести свой душевный покой и довольство, а потом и остальные подтянуться.
— Да. Вы, наверное, правы, но в жизни…
Но священник не дослушал е брюзжание. Увидев подъезжающую маршрутку, он стремительно вскочил с лавочки и взялся за пакеты, стоявшие под ногами.
— Так что, сначала сделайте себя счастливой! — крикнул он ей на ходу, устремляясь к маршрутке.
Остальное Зинаида помнила, как дурной сон.
В тот же вечер, спрятавшись за остановкой, она, обливаясь слезами, рассказала эту историю подруге по телефону. Рассказала, понимая, что оправдание это весьма слабое.
— Ну что ж, — на удивление спокойно ответила та, — раз четырехлетний ребенок справился, то и ты сможешь.
— Ну что ж… — дрожащим голосом ответила Римма Юрьевна, когда она сообщила о своем решении. — Если наша жизнь тебе невмоготу… Не все способны на серьезные достижения…
— Что ж… Если так ты станешь счастливее… — сказал ее любимый и ушел в ванную.
А Мурзик молча ушел из дома еще до этого ужасного разговора.
А она … Как бы ей хотелось, чтобы ее знакомые с нотками драматизма в голосе говорили про нее, что она «ушла в себя». Но это было не совсем так. Зинаиде совсем не хотелось уходить в себя. Потому что там было мрачно и невыносимо стыдно за боль, которую она причинила очень хорошим и успевшим стать близкими, людям.
Но, в то же время, ей было хорошо Дома. В уюте и тишине привычных вещей, в окружении знакомых улиц и магазинчиков. Наблюдать, как меняется цвет травы на газоне у тротуара. Следить за тем, какой абрикос и апельсин привезли в магазинчик у подъезда. Или какие новые конфеты появились на витрине киоска «сладости» у остановки. Ей нравилось разговаривать за тихим одиноким ужином со своим старым знакомым — облетевшим на зиму стариком Кленом. Нравилось здороваться по утрам с верной подругой — доброй Рябиной. Она, даже принесла с улицы, отмыла и откормила нового Рыжу. И он уже поглядывал на заснеженный карниз и ветви рябины за окном, а по вечерам ждал ее возвращения на коврике под дверью и от нетерпения и радости при ее появлении, мелко тряс хвостом.
— Если ты смогла пережить болезнь и похороны матери, то и любовь сможешь достойно похоронить в своем сердце, — сказала подруга, когда Зинаида все же заболела от переживаний, и решила было уже просить мужа принять ее назад «до самой смерти». — Долго ему ждать не придется. Твоя смерть в твоем тамошнем состоянии, не заставит себя долго ждать, — «успокоила» ее подруга.
И она осталась в своем тихом мире в маленьком родном городке, где солнце светило чаще, а дождь шел чуть реже. Осталась, готовая прожить всю оставшуюся жизнь в одиночестве, оплакивая любовь, которую не смогла укрыть от вечно моросящего холодного дождя. «Просто я недостаточно сильная для счастья» — ответила она своему грустному отражению в зеркале.
Дверной звонок прозвенел так громко и неожиданно, что Зинаида подпрыгнула в кресле и выронила книгу из рук, а котенок, высоко подпрыгнув, кубарем скатился с ее колен и забился под шкаф. Она сегодня никого не ждала. Она вообще уже никогда никого не ждала. Тем более, в десять вечера во вторник.
Зинаида не стала подходить к двери. Вдруг, это кто-то случайный. И, может быть, убедившись, что ему никто не откроет, он оставит ее дверь в покое? Но звонок прозвенел второй раз. Настойчивее и дольше.
— Кто там?
Зинаида, на всякий случай, несмело задвинула
