редким свободным воскресным завтраком, кажется тогда не успели привести кирпичи и дела на стройке встали, ее свекровь завела необычный для нее разговор о значении имен.
— … вот Римма, например, описывается как непринужденная и коммуникабельная особа. И Риммы, почти никогда не страдают лишним весом, — беззаботно сообщила она им тайну своего имени. — А Валера, — Римма Юрьевна перевела разговор на сына, — как и следовало ожидать, означает «сильный».
Зинаида понимала, что этот разговор затеян не зря, хоть о ее имени свекровь и промолчала. Поэтому, как только выдалась минутка, она залезла в интернет и прочитала, что думают о Зинаидах другие люди. В том числе и ее свекровь. Получалось, что ничего хорошего о ней она не думала и ничего доброго от нее не ждала. А он ничего не сказал. Не обнял ее, не улыбнулся ей, не назвал все это «ересью» и «глупостями», как раньше называл ее страхи и тревоги. Словно знал о «смысле» ее ни в чем не повинного простого имени.
А тем временем подкрался ноябрь. Дни стали еще короче и сырее, а вечера еще длиннее и унылее. Не спасала даже работа. Люди в этой суровой сырой местности были такими же суровыми и мрачными.
Что я здесь делаю? Эта мысль озарила ее на этом месте, может быть, только, у двери другого киоска, неделю назад и больше не уходила. Эта внезапная мысль словно сдернула с ее глаз серую пелену и приоткрыла завесу в другой мир — мир, из которого она пришла. Там, вечные полгода назад, было высокое синее небо, и на нем светило ласковое солнце. Временами там тоже шел дождь, но был он теплее и добрее. В окно ее кухни на втором этаже панельки там заглядывал старый добрый клен, а в окно спальни — кроткая рябина. Ее кот Мурзик осторожно переходил с балкона на одну из ее ветвей и устраивался там почти на всю ночь если она была теплой и сухой. Днем, похоже, он тоже коротал время там, но всегда встречал ее на пороге, когда она возвращалась домой. А теперь… Зинаида поежилась, тщетно пытаясь стряхнуть с себя промозглость и серость ее нынешних дней. Теперь она не торопилась на автобус, а ее любимый кот, в ответной любви которого она была так уверена, почти не казал носа в своем новом доме. Словно мстя за свой разрушенный уютный мир, он мотался где-то по улице целыми днями и ночами, а когда грязный и мокрый на полчасика возвращался чтобы быстро опустошить свою миску, даже не смотрел на свою хозяйку. Его, некогда любимая и ревностно охраняемая, а теперь пустующая корзина, служила ей немым пыльным укором о разбитом ею чьем-то счастье. Зинаида чувствовала вину перед всем миром: перед мужем, перед свекровью, перед собой… и перед котом. И понимала, что еще месяц — другой, и кот уйдет насовсем. Как Рыжа, навсегда ушедший по той самой рябине после похорон матери четыре года назад. И тогда она останется в этом чужом мокром и холодном мире совсем одна…
— Противный дождь. Да?
— Да. Точно.
— Здесь, согласно официальным данным, в среднем 56 солнечных дней в году, а количество дней с отрицательной и положительной среднесуточной температурой почти пополам.
— Пятьдесят солнечных дней в году…
Повторив чьи-то слова, Зинаида не сразу поняла, что разговаривает с соседом по лавочке. А когда сообразила, то какое-то время колебалась, не в силах выбрать, что ей делать: вежливо откликнуться на разговор или продолжить осмысливать услышанное. Зинаида, не прерывая своих грустных размышлений, повернула голову в сторону собеседника и усилием воли сконцентрировалась на нем.
Рядом с ней сидел немолодой, но и не старый священник, кто их разберет за бородой. Промокшая куртка и ряса, с которых стекала вода, подсказали Зинаиде, что подсел тот совсем недавно.
Видимо, она слишком явно удивилась, потому что собеседник поторопился бодро представиться:
— Отец Виталий. Предстоятель Воскресенского Храма. Тоже вот жду автобус, чтобы вернуться к теплу. Вы тоже домой?
Зинаиде никогда не приходилось заводить разговоры со священниками. Да еще на вокзальной площади под дверями хинкальной, и она растерялась.
— У вас, может, и тепло, а у нас холодная квартира. Тепло еще не дали, и неведомо когда дадут, — ответила она, чтобы хоть что-то ответить и со стыдом призналась себе, что брюзжит.
— Дадут скоро, — как-то уж слишком уверенно заявил собеседник. И сразу спросил: А вас как зовут?
Было немного непривычно вот так, под дверью забегаловки, в заляпанном соусом плаще знакомиться с мужчиной в рясе, но, с секунду подумав, Зинаида представилась:
— Зинаида.
— Очень приятно. Хорошее имя. Сильное.
— В имениннике написано, что носители этого имени своенравные и чересчур настойчивые люди. Что они хотят, чтобы все было по-ихнему…
Она хотела добавить, что Зинаиды часто пытаются переделать других людей и из-за этого не могут наладить личную жизнь, но отец Виталий отвлекся на шум в толпе, вырвавшейся с вокзала. И Зинаида тоже посмотрела туда.
Прибыла очередная электричка. Люди, груженные сумками, пакетами, рюкзаками, тележками высыпали на площадь и стали быстро рассредоточиваться в надежде успеть занять места в отходящих маршрутках и ближние очереди в автобусы. Какая-то девочка, лет четырех, громко и настойчиво чего-то требовала от своих уставших и раздраженных родителей. Зинаида про себя отметила, что ребенок, должно быть, устал и раздражен никак не меньше взрослых, проделав тот же путь в душной электричке, но родители об этом, похоже, не задумывались. Мать крепко держала дочь за руку и силком тащила ее, двигаясь за сосредоточенным мужчиной с двумя большими сумками в руках. Девочка плакала и настойчиво требовала: «Сейчас! Сейчас!».
Зинаида решило было, что это очередная сцена капризов плохо воспитанного ребенка плохо воспитанных родителей, но слишком твердым был голос девочки и слишком настойчивыми ее требования, и Зинаида заинтересовалась происходящим.
Девочка изо всех сил упиралась ногами и била мать по руке свободной рукой, пытаясь вырваться. Наконец, ей это удалось. Крохотная ладошка выскользнула, и ребенок с глухим шлепком повалился в лужу. Мать, не оборачиваясь, замерла. Зинаида почти услышала ее тяжелый усталый вздох. Девочка, оказавшись в холодной луже, тоже на мгновение замолчала, но, осознав случившееся и испугавшись неминуемого наказания, заревела во весь голос. Отец, не видевший всего происходящего, уже успел отойти метров на сто, но, узнав голос своего ребенка, тоже остановился. И, как и мать, не торопился обернуться и посмотреть на то, что там могло произойти. «Как же ты надоела!» — явно выражали их позы и лица.
— Как она? — повернулся к ней улыбающийся отец Виталий?
