Лири И
Сильный
Зинаида сидела на одной из лавочек в пристанционном ряду среди маленьких магазинчиков и закусочных — забегаловок и равнодушно наблюдала за тем, как толпа на тротуаре и площади то нахлынивала, то схлынивала. В голове — никаких мыслей. На дорогом плаще, утратившим все свое былое достоинство после полугода жизни в этом захолустье, пятно от соуса из шаурмы, купленной тут же — в киоске, у обшарпанной двери которого она сидит уже целую вечность. Она пропустила свой автобус, а до следующего еще час с четвертью. Ноги, в некогда элегантных сапожках, намокли и замерзли еще час назад. Но это уже привычно. Как и мелкий противный дождик, словно поставленный на таймер «5 минут через каждые 15 минут». Зинаида, до приезда в эти болотистые места, даже не догадывалась, что где-то может быть столько дождя. И слякоти. И серости. И тоскливости…
А ведь еще полгода назад не было человека, счастливее ее. Неожиданное знакомство, головокружительная любовь, красивые ухаживания и предложение руки и сердца. А потом скромная уютная свадьба с немного старомодной белой фатой и кольцами на атласной подушечке. И венец над головой… И счастье. И радость. И любимый муж с ней под руку… Куда все это могло так быстро исчезнуть? «Смыло дождем», — ответила она подруге, когда та задала ей этот риторический вопрос.
Вспомнила о муже — и сердце тоскливо заныло. «Сердечная изжога, — говорила когда-то ее мать. — У сильных бывает сердечная язва и инфаркт, а у слабых — только горькая изжога и вялая слезливая отрыжка». Она никогда не была сильной — не было нужды. Сначала были сильные родители, теперь вот сильный муж.
Валера… Она подумала о муже, и кончики пальцев потеплели, словно прошлись по его шелковистой густой шевелюре. Когда ее руки замерзали, она всегда зарывала их в его темные волосы и держала там, пока он грел своими губами ее щеки, губы… Пока ее душа не вспыхивала и не начинала пылать… Но это было тогда… До их «нового дома». Зинаида мысленно провела пальцем по его щетинистой щеке, подбородку, жиле на шее. Тронула колечки на груди и опустилась до ямки под грудиной…
Она поняла, что он — ее Долгожданный Суженный — сразу, как только он улыбнулся ей на остановке. Она всегда будет помнить, как сердце встрепенулось в ответ на его улыбку и, словно беспечная птаха, перелетело к темноволосому здоровяку. И она тогда не сомневалась, даже мысли не могла допустить, что он отпустит ее, не войдет за ней в маршрутку, что они потеряют друг друга. И сейчас эта мысль наводила на нее ужас ночными кошмарами. Потерять его — потерять свое сердце, которое так и осталось у него за пазухой.
Грубый тычок в бок вернул ее в реальность — в дверь магазинчика, толкаясь ранцами, втиснулись два школьника. Вот и жизнь так же толкнула ее в грудь, когда она без всяких колебаний согласилась переехать в дом к любимому мужу. И его матери. Но разве это было не естественно для любящего сердца? Но потом… Вот уже полгода ее любимый муж каждый вечер после работы уходил «на стройку» и приходил затемно. Да и то только для того, чтобы, чмокнув ее в губы, уйти на полчаса в ванную, а потом, проведя еще полчаса за столом с набитым ртом отчитываясь о «продвигающейся стройке», уйти в спальню. И, пока она со свекровью убирают со стола, провалиться в сон.
«Их будущий новый дом» стал его смыслом жизни, его страстью. А тот, в котором они сейчас жили, наполнился вереницей чужих людей в спецовках всех мастей, кучами самых разных инструментов и материалов. И постоянными разговорами о «сильном характере», «настоящем мужчине», «хозяине своей жизни».
В редкие минуты уединения он, с блеском в глазах, делился мечтами о том, как они счастливо заживут в «своем новом доме». Какие у них будут большие окна, какой прекрасный вид из них будет открываться летом и зимой, как просторно в нем будет всей их большой семье…
Зинаида никогда не участвовала в этих монологах, а он не замечал этого… Ей было до слез больно от мысли, что она, любящая и любимая жена, не разделяет его мечты и чаяния делающие его таким счастливым. Что ее глаза не сияют радостью, а сердце не горит нетерпением. Она молчала. Но не могла же она сказать мужу, что его самые светлые мечты пугают и наполняют ее жизнь мраком и тоской? Что она почти ненавидит их…ненавидит свое будущее здесь.
Римма Юрьевна, свекровь, видела больше, чем ее сын. Пару раз она попыталась заговорить с ней о подавленном настроении, но… Зинаида не решилась с ней об этом говорить. Да и что она могла сказать? Что она начала сомневаться в своих чувствах к ее сыну после шести месяцев совместной жизни? Или что ей чужды, и ее страшно злят их бесконечные разговоры о ценах на древесину, раствор и кирпичи? Или что она почти забыла, как выглядит ее муж в домашних шортах? Свекровь отстала, не стала настаивать, но и отношения заметно охладели. И это делало ее тоску еще тоскливее.
А может она просто ветреная девка, не способная на истинные чувства и длительные отношения? Или коварная расчетливая девица, окручивающая хороших парней ради своих меркантильных целей и выгоды? Или это у нее такая подсознательная страсть: уводить у мамочек их золотых сыновей и ломать им жизнь? Такие мысли тоже приходили. И Зинаида была уверена, что подруга хочет задать ей в трубку именно эти вопросы, а не очередное «Ну ты как, привыкаешь к своему болоту потихоньку?»
Нет! Она не привыкает! Она не может к этому привыкнуть и не сможет никогда! Как можно привыкнуть к этой слякоти, к этому вечно хмурому небу, к этому унынию на одних и тех же лицах, в одном и том же вагоне, в одной и той же электричке? Как можно привыкнуть к одним и тем же разговорам за ужином о стоимости шифера, рабицы, вагонки, шпона, щебня и еще бог знает каких неведомых ей вещах! Ей говорили, что все эти бесконечные разговоры касаются «их будущего нового дома», но, как она не старалась, они никак не могли коснуться ее сердца. Ее душа не могла представить, что в этом унылом, богом забытом месте у нее может появиться «дом».
И вот как-то, за
