к командиру.
Николай поглаживал чисто вычищенную шею коня, своего верного друга. Он заранее приготовил патроны, подтянул все ремни, проверил саблю, собрал в кулак нервы и волю.
И вот начался бой. Справа, слева, позади Островского были кони, люди, и все под свист пуль с неудержимой силой неслись вперед на огненные всплески артиллерийских разрывов. Кони метались без всадников. Николай видел землю, быстро убегавшую назад, потом взмутненную воду ручья, которая словно закипела под копытами лошадей. Красноармейцы уже катились по равнине, навстречу окопам, в которых укрылись вражеские солдаты и офицеры.
Противник не сдержал натиска, стал отступать. И вдруг с фланга открыл огонь вражеский пулемет.
Нескольких бойцов скосило первой очередью.
— Ах, гад ползучий! Еще огрызаешься! — крикнул Николай, но его голос потух в грохоте боя. Он рванул коня к пулемету, за которым лежали две фигуры, но опустить на них занесенную над головой саблю не смог. Он почувствовал странную слабость, рука опустилась как плеть, сабля упала на землю, бедро горело от боли, словно в него воткнули раскаленный штык. Отяжелевшей головой Николай уткнулся в пахнущую потом гривастую шею коня, который, испуганно храпя, вздыбился, рывком перемахнул через пулемет и остановился.
— Что зубами скрипишь? Больно? — услышал Николай чей-то близкий голос. — Потерпи немного. Сейчас подводу подгоню.
Так Островский попал на госпитальную койку. Как птица с подбитыми крыльями, он томился из-за своей беспомощности. Мысли его летели на свободу, к товарищам, а ему приходилось день и ночь лежать, принимать лекарства. Но как только врач разрешил двигаться, Николай стал донимать сестер, чтобы те принесли что-либо почитать. Вначале появились газеты, журналы. Потом раздобыл книгу. Однажды так зачитался, что забыл про обед.
— Не в библию ли ты ударился, парень? — спросил пожилой боец, который лежал через койку от Николая с забинтованной грудью. — У моего деда такая же была церковная, он день и ночь носом водил по ней.
— Про любовь у него, — сказал молодой парень, что лежал по другую сторону от Николая.
— Чего зря языки-то чешете. Хотите — почитаю.
После этого Островского каждый день просили читать вслух. Незаметно он стал вести политработу среди бойцов, находившихся на излечении в госпитале.
К книгам Николай пристрастился с самого раннего детства. Придет с работы измученный, голодный, и, прежде чем поесть, отдохнуть, он брал книгу. Часто доставалось ему от родителей за это, но книги стали частицей его собственной жизни. С ними он встречал рассветы и чуть свет уходил на работу.
…Под мощными ударами Красной Армии Деникин удирал на юг. Освобождались от белых и интервентов Северный край, Туркестан, Сибирь.
…Империалисты двинули на Украину войска польского маршала Пилсудского, а в Крыму зашевелился генерал Врангель.
Зеленая саранча польских легионеров 26 апреля 1920 года заполонила Житомир, а 6 мая овладела Киевом.
Николай Островский в это время служил в 1-й Конной армии Буденного. Вначале красноармейцем охраны агитпоезда, а затем его перевели в четвертую кавалерийскую дивизию, которой командовал всем известный своим бесстрашием Ф. И. Литунов.
5 июня 1-я Конная армия Буденного прорвала фронт поляков в районе Сквира — Казатин и пошла в свой исторический рейд, громя тылы неприятеля. Ее бросок был стремительным, как молния. Буденовцы, лихие рубаки, словно не знали устали. У Николая патронные сумки в кровь растерли кожу. На плече саднил рубец мозоли от винтовки. Новый конь понимал малейшее движение своего хозяина.
По пятам буденовцев шла польская кавалерийская дивизия генерала Корницкого. Противник направил в бой пять танков. Бои были жестокие, но буденовцы героически дрались с врагом.
Однажды после боя на привале во время короткого отдыха Николаю поручили провести беседу. Над головами красноармейцев поплыл сизый махорочный дым. Небритые, усталые лица были у бойцов. Буденовцы сосредоточенно слушали своего товарища. Он говорил о революции, о ненависти к ее врагам. Потом предложил:
— А ну, хлопцы, заспиваем, что ли?
И взметнулся его звонкий, чистый голос, поплыл его любимый «Марш Буденного»:
Мы — красная кавалерия, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо, мы смело в бой идем…
Конная Буденного вихрем летела по украинской степи. За сутки бойцы прошли около тридцати километров. Был взят Бердичев. За вторые сутки конники продвинулись еще на пятьдесят. На рассвете Литунов уже повел дивизию на Житомир.
Николай в эскадроне скакал правофланговым. «Даешь!» — кричал он вместе с сотнями бойцов. Пыль вихрилась над полем, над неглубоким овражком. Утреннее солнце обагрило разгоряченные лица, засверкало на острых лезвиях сабель. Разве удержать такой напор конной лавины? Николай видел, как под ударами сабель слетали с плеч головы польских легионеров вместе с четырехугольными конфедератками. В азарте боя он наскочил на пулемет. Островский уже испытал раз его коварство. Второго дожидаться не будет. Не дав повернуть в его сторону страшный зрачок пулеметного ствола, Николай полоснул офицера по голове.
В Житомире буденовцы ворвались в тюрьму. Для ее узников — украинских большевиков тот светлый июньский день стал вторым днем рождения.
Вскоре был взят Киев, Новоград-Волынский, а затем Николай увидел родной город Шепетовку. Напоил разгоряченного коня в речушке, где раньше ловил раков, проскакал мимо депо с железнодорожными мастерскими, миновал электростанцию. На старую мрачную тюрьму посмотрел с ненавистью. Проезжая по площади, вспомнил митинги, на которых ему удалось быть. Заглянул в дом революционного комитета, сердечно обнял Линника и пообещал ему оказать помощь в борьбе с оставшимися в подполье врагами. Он остановился и возле школы, встретил первую свою учительницу Марию Яковлевну Рожановскую. А потом поскакал по родной улице, остановился возле своего дома, лихо соскочил с коня и кинулся в объятия родных. Но не успели еще высохнуть на его щеках родительские слезы, как он снова ушел в поход.
18 августа Буденный привел свою армию под Львов, окружил форты, и разразился ожесточенный бой. На взмыленном коне носился по фронту комдив Литунов. Он все ближе и ближе подводил дивизию к фортам. Вот уже начался штурм, в самом пекле боя видели красноармейцы своего бесстрашного командира. И вдруг вражеская пуля сразила его… Смерть и жизнь на войне идут рядом, их сопровождает одна и та же музыка боя.
В тот день и на Островского замахнулась косая. В разгар боя перед его глазами вспыхнул огненный шар, уши заложило от взрыва. Две шрапнели змеиными жалами впились в живот и голову.
Потом — переполненный ранеными Киевский окружной госпиталь. Врач взял Николая за руку, пощупал пульс, осмотрел глаза и произнес:
— Скорее на
