женщину с противоположным полом. Если сестра и видела во мне объект, имеющий какое-то касательство к гендеру, то исключительно с позиции соперничества, каковое возникало в те моменты, когда ей случалось положить глаз на мою очередную гостью.
Некоторые леди выказывали непринужденную готовность разделить постель с нами обоими, но от такого рода компромиссов мы с Аленой благоразумно уклонялись. Правду сказать, я никогда не имел случая выяснить ее собственную точку зрения на подобную перспективу. В те времена вопрос казался неважным, а все маловажные решения сестра безоговорочно оставляла за мной. Завершая вечер в обществе очаровавшей Алену малышки, в ключевой момент мы с сестрой обменивались выразительными взглядами (свой взгляд она обычно дополняла масленым облизыванием верхней губы), и вскоре у меня возникало неотложное дело вдали от воркующих голубиц. Чаще всего такой роман затягивался на несколько недель, и я исправно препровождал новую фаворитку в наши комнаты для повторных свиданий с Аленой, в то время как на входе в родные пенаты «семнадцатую» неизменно записывали на мой счет.
Мое скандальное переселение, совпавшее с поступлением Алены в университет, убийственно повлияло на ее многолетнее прикрытие. С одной стороны, перед нею развернулись новые горизонты, расширился круг знакомств, да и личной свободы она получила куда больше прежнего. С другой — со всех краев горизонта маячили ревностные фигуры хелефеев и фелефеев, готовых в любую минуту не только заботливо утереть девочке носик, но и отвинтить голову всякому, кто косо на нее посмотрит. Все ее знакомства, постоянные и мимолетные, непременно подвергались систематическому учету и анализу. Примерно так было со мной, а уж в ее случае уровень опеки, смею предположить, держался на отметке «экстра». Уверен, что, случись Алене замутить интрижку с подходящим студентиком или с парнем, вращающимся в правильной орбите, никто и глазом бы не моргнул. Воздадим должное: в чем-чем, а в чрезмерном ханжестве нашего прародителя упрекнуть было трудно (тот еще ходок, кстати, по части статных девиц нордической внешности). Ну, закадрит, положим, дочурка «семнадцатого», тем спокойнее: в конечном счете лучше поест и меньше будет юродствовать на своей половине, врубая после полуночи Мэнсона через унаследованную от брата акустику. Но девушки… Зная отца, его реакцию предсказать было не сложно: все дело в традициях. Блядство — хоть и с душком, но все же традиция (цитирую: «Что есть «блудница» на Руси? Известно, что: «блуждает» девка, мужа себе ищет!»). А вот чтобы девицы взасос целовались и чем попало терлись друг о дружку, такого старик из своих исторических книжек не почерпнул. Могли быть у его дочурки задушевные приятельницы? Почему же нет! На предмет законных девичьих интересов: сообща по бутикам прошвырнуться, в салоне с огурцами на физиономии полежать, о мальчишках посудачить… Сгущаю краски? Может статься. Но палитра та самая.
Тот типаж, что нравился Алене, за подружек по интересам выдать было затруднительно. Совсем иной гештальт. К тому же сказано: «девки на Руси свое тело наколками не поганили и запонку в пупок не продевали». Хотя ей и перепадало от случая к случаю, настоящие сердечные увлечения проплывали мимо нее: вихляя крепким задом в облегающих джинсах и задорно посверкивая карими глазами. Проплывали мимо и исчезали навсегда, в последний раз оглянувшись на бедняжку на выходе из какого-нибудь ночного заведения. Ни за ней не упорхнуть, ни к себе не зазвать. «Насколько вам, натуралам, проще, — посетовала однажды Алена, потягивая Бушмилс в моей гостиной. — Подцепил малютку в клубе, завел в туалет, трусы приспустил и трахнул. А двум девчонкам что делать? Представляешь себе «ножницы» в сортире? Или другое что…» Пришлось признать, что ни «ножниц», ни тем паче чего другого я не представляю. Даже пытаться не хочу. Не пора ли уже Алене отважиться и выложить перед отцом все карты? Что если у нее завяжутся серьезные отношения? Вдруг завтра она встретит девушку своей мечты, с которой захочет сойтись надолго, если не навечно? Что тогда? «Тогда легче сразу вены себе вскрыть! — машет рукой Алена. — Только подумай, как он это воспримет. Я сейчас кто? Его умница, звездочка, папина девочка и все такое… А представь: заявляюсь я к нему завтра пред светлые очи с улетной пацанкой в обнимку. Знакомься, папочка, вот спутница всей моей жизни… Какой жизни, спрашиваешь? А моей сраной будущей жизни — после того, как ты, папуля, вытуришь меня отсюда пинком под зад: без бабла и с волчьим билетом. Жизни, которую я до конца своих дней буду хлебать полной ложкой в холопской лачуге, типа той, где кантуется мой братец…»
Разумеется, Алена так не думала. Вернее, полагала, что не думает, пока до ее ушей не доносились мысли, высказанные ее собственными устами. По сложившейся привычке сестренка пробовала на вкус те самые слова, что всерьез и от сердца могла произнести лишь ее «говенная» половина, которой она изредка давала волю, но чаще всего — решительно наступала на горло. Девочка по-прежнему считала себя если не «дерьмом», как когда-то в детстве, то какою-то двусмысленной личностью. Важно заметить, что, по выношенной Аленой легенде, фрагментами которой она полушутя полувсерьез не раз делилась со мной, в ее испорченной натуре следовало винить родословную. Именно так. Дескать, ее подлая натура не из эфира же соткалась, а досталась ей в наследство: со всеми вывертами, червоточинами и прочими приметами отцовской породы. Равно как и со всеми ее достоинствами, ясное дело… Хотя кого мы тут обманываем? Наши преимущества, которые отличают нас от большинства других людей, есть производная от наших пороков: все семейство — череда циничных, лживых, жестоких и изворотливых выродков. Превосходный букет качеств для того, чтобы процветать в этом мире. А еще мы все как один бесстыдны и сластолюбивы. Что, не так, что ли? Тоже в некотором смысле преимущество — помогает рассеивать дурное семя повсюду, где сыщутся для него животворящее тепло и влага.
Взять хотя бы папашу, — предлагает Алена… Папаша, прости господи, кобель, каких поискать: этих скандинавок ему уже телегами возят. Как-то раз на дочернину половину не постеснялся завернуть — под ручку с одной белобрысой. Типа, поздоровайся, дочка, с восходящей звездой. Звезда или нет, но с виду и впрямь — будто только что с подиума умыкнули. Софией, кажется, зовут: моделью батрачит… Не Анна Эверс, конечно, но Алена бы ей вдула при случае… Вот. И взгляните теперь внимательно на Алену с ее старшим братцем. Да просто плоть и кровь от родимого батюшки: те же, с позволения сказать, яйца, только с разницей в
