жопы!» Алене уже двадцать, а ее «подростковые» заморочки, по моему глубокому убеждению, далеко еще не разрешились. Разве что несколько повзрослели вместе с нею, благодаря чему к ее речи добавилось великое множество других, более искушенных и забористых словечек.
Почти четыре года мы с сестрой составляли тандем, в котором возрастные различия таяли с каждым новым днем, а то, что нас соединяло, с каждым днем только крепло и обрастало каркасом из довольно сложного, но устойчивого переплетения гармонии и противоречий. Вместе мы познавали мир. Вместе осваивали азы лицемерия и, на зависть иным сверстникам, не только с легкостью, но и с фамильным изяществом приспосабливались к любой окружающей среде как внутри, так и за порогом отчего дома. Вместе постигали бессчетные условности нашего семейного и общественного бытия. Вместе совершали робкие демарши по адресу нашего общего предка, всякий раз спотыкаясь на первой же предложенной уступке, а то и вовсе после первого серьезного окрика. Поначалу порознь, а затем и в сговоре друг с другом предавались известным радостям молодого возраста, на которые, справедливости ради, глава семьи всегда предпочитал смотреть сквозь пальцы.
Тогда-то мне и довелось убедиться в схожести моих собственных вкусов с заветными пристрастиями Алены. Нам обоим одинаково нравились две вещи: односолодовый ирландский виски и невысокие кареглазые брюнетки… Плохая шутка. Но, по сути, верно: в постели Алена предпочитала девушек. И эта ее склонность до сей поры, насколько я могу судить, находится за пределами осведомленности нашего отца или, во всяком случае, в серой зоне его внимания. Скорее первое, чем второе… На нашу, «детскую», половину юные гостьи попадали сравнительно легко: речь, разумеется, не о профессионалках (с этим все строго) и не о замужних особах (с ними еще строже), а о свободных молодых леди, которых можно было подцепить в офисе или, на худой конец, в клубе. Те, кому надлежит, единожды и весьма ненавязчиво срисовывали их миленькие личности, попутно кодируя в своих летописях некую «цель визита» (всегда под номером 17), а дальше, приди такая девушка во второй раз, мы и вовсе не замечали признаков неусыпного бдения со стороны наших предупредительных стражей. В моем случае, впрочем, второй раз случался не часто… А вот младшенькая, которой представлялось не так много возможностей для заведения знакомств, большей частью западала на какую-нибудь из моих визитерок. Она безошибочно умела определить свои шансы на успех, и, бывало, в продолжении совместного ужина, включив на полную катушку врожденное обаяние, умудрялась переманить красотку в свой лагерь. Почти всякий раз я подчеркнуто не чинил препятствий этому коварному мародерству и деликатно устранялся с пути нашедшей друг друга парочки.
Примечательно, что не мне, а моей сестре с охотой отдавала предпочтение едва ли не каждая, на ком она решала испытать свой шарм. Пасовали даже те ортодоксальные девицы, для которых, по их смущенным признаниям, этот опыт оказывался первым в жизни. Не знаю, в чем тут подоплека. Во внешности Алены довлели исключительно женские черты. Ничего присущего юношескому складу в ней ни в какой мере не сквозило. Даже двусмысленный андрогин не проглядывал в ее облике. Лишь что-то бесконечно наивное брезжило на ее мордашке, когда она исподволь подкатывала к предмету своего увлечения, округляя синие глаза с широкими зрачками и подкупающе приотворяя пухлые розовые губки. Может быть, в этом и дело? В эфемерной детскости? В мнимой неискушенности? Мне ли не знать, что это кроткое личико могло по произволу его хозяйки искажаться самыми шокирующими гримасами, от которых у случайного зрителя мороз шел по коже. Знаете, наверное, коронную ужимку Джина Симмонса? Басиста Kiss из неоновых восьмидесятых… Алена умела точно так же, запросто вытягивая язык до ниже подбородка. К слову, трогательная ямочка, украшающая последний, всегда так сильно умиляла нашего отца, что часто сама по себе служила достаточным искуплением дочерних шалостей. Облизнуть кончик носа? Тоже без проблем. А на то, как она закатывает глаза, оставляя видимыми только белки, я никогда не мог смотреть без содрогания. Отставим в сторону гримасы: повседневное выражение лица Алены — настороженное, а то и агрессивное неприятие всего, на что она вынуждена смотреть в данную минуту. Прохладное свечение ее глаз (меняющих оттенок буквально в зависимости от того, какие джинсы на ней надеты), как кажется, пронизывает вас до глубины души, пока вы случайно не убеждаетесь, что, по существу, ни к душе вашей, ни к вам самим она не испытывает ни малейшего интереса. Вы просто объявились на ее пути, и она напряженно размышляет: с какой стороны вас лучше обогнуть и какой момент правильнее для этого выбрать. Другое дело люди, ее занимающие или, тем паче, ею любимые: этим редким счастливчикам достается, пожалуй, лучшая часть Алены… Нет, не так. По-настоящему близким людям, к числу которых принадлежат два-три имени на земле, достается вся Алена без остатка: со всем, что в ней заложено — и хорошего, и плохого. Принять что-то одно не выйдет — только все сразу и в полной мере…
Привлекательна ли Алена? На мужской вкус, безусловно. В особенности если вам нравятся четко очерченные скулы, высокий лоб и густые, коричного цвета брови вразлет, которые, по счастью, перестали немилосердно черниться еще со времени возвращения сестры из пансиона. Изящно приподнятый, однако несколько крупный нос придает ей особенное очарование, избегая той степени складности, за которой лицо утрачивает свою выразительность. Русые, слегка вьющиеся волосы, отпущенные ниже плеч, имеют свойство рассыпаться на тысячи тонких самостоятельных прядей, свисающих и дыбящихся так, как каждой из них вздумается. Впрочем, в отдельные дни, посвященные бонтонным увеселениям, из волос Алены устраивался французский водопад, и тогда они как-то по-особенному сверкали, переливаясь цветными искрами, в свете театральных люстр или под открытым солнцем загородного клуба. Роста Алене природа отмерила средне, приблизительно под сто семьдесят, а вот фигурой наделила такой, и так рано, что лет в тринадцать девочка всерьез засобиралась в модели, пока фантазерке доходчиво не внушили, что из блестящего сословия моделей ей больше с руки набирать прислугу.
Воздержусь от описания тела своей сестры, хотя сделать это было бы нетрудно: пройтись мимо меня нагишом, если ей что-то понадобилось в нашей общей гостиной, или, скажем, без задней мысли заглянуть в мой кабинет в одних трусах, чтобы похитить немного выпивки, Алене ничего не стоило. Ни секунды не думаю, что ей хотелось щегольнуть передо мной своей выдающейся женской статью: скорее именно таким она воспринимала наше тесное «братство», нимало не испытывая по моему поводу стеснительности, связывающей обычную
