нами глядя на наши раскрасневшиеся лица: Пожалуйста, мальчики, не превращайте мои последние годы в страдание.
Его голос звучал хрипло, слабо. Это звучало, если честно, старо.
Я подумал о дедушке.
Внезапно что-то перевернулось внутри меня. Я посмотрел на Вилли, по-настоящему посмотрел на него, может быть, впервые с тех пор, как мы были мальчиками. Я воспринял всё это: его знакомый хмурый взгляд, который всегда был у него по умолчанию в отношениях со мной; его тревожное облысение, более выраженное, чем у меня; его знаменитое сходство с Мамочкой, которое со временем исчезало. С возрастом. В некотором смысле он был моим зеркалом, в некотором смысле он был моей противоположностью. Мой любимый брат, мой заклятый враг, как это случилось?
Я чувствовал огромную усталость. Я хотел вернуться домой, и я понял, каким сложным понятием стал дом. Или, может быть, оно всегда было таким. Я указал на сады, город за ними, нацию и сказал: Вилли, это должно было быть нашим домом. Мы собирались прожить здесь всю оставшуюся жизнь.
Ты ушел, Гарольд.
Да… и ты знаешь почему.
Не знаю.
Ты... не знаешь?
Честно не знаю.
Я отвернулся. Я не мог поверить своим ушам. Одно дело не соглашаться с тем, кто был виноват или как всё могло быть по-другому, но чтобы он заявлял о полном незнании причин, почему я покинул страну своего рождения — землю, за которую я сражался и был готов умереть — страну матери? Эта чреватая опасностями фраза. Заявлять, что ничего не знаем о том, почему мы с женой пошли на решительный шаг, забрали ребёнка и просто сбежали со всех ног, оставив всё: дом, друзей, мебель? Правда?
Я посмотрел на деревья: ты не знаешь!
Гарольд…я честно не знаю.
Я повернулся к па. Он смотрел на меня с выражением, которое говорило: Я тоже.
Ух ты, подумал я. Может быть, они и правда этого не знают.
Поразительно. Но, может быть, это было правдой.
И если они не знали, почему я ушёл, может быть, они просто не знали меня. Вообще.
И, возможно, они никогда этого по-настоящему не хотели.
И, честно говоря, может быть, я тоже этого не позволял.
От этой мысли мне стало еще холоднее и ужасно одиноко.
Но это также меня разозлило. Я подумал: я должен им рассказать.
Как им рассказать?
Я не могу. Это заняло бы слишком много времени.
Кроме того, они явно не в том настроении, чтобы слушать.
Во всяком случае, не сейчас. Не сегодня.
Итак:
Па? Вилли?
Мир? Начнём.
Часть 1. Ночь, которая покорила меня
1
ИСТОРИИ БЫЛИ ВСЕГДА
Время от времени люди шептались о людях, которым не повезло в Балморале. Давняя Королева, например. Обезумевшая от горя, она заперлась в замке Балморал и поклялась никогда оттуда не выходить. И очень правильный бывший премьер-министр: он назвал это место «сюрреалистическим» и «совершенно причудливым».
Тем не менее, я не думаю, что слышал эти истории через какое-то время. Или, может быть, я слышал их, но они не запомнились. Для меня Балморал всегда был просто раем. Помесь сказок Диснея и какой-то священной рощи друидов. Я всегда был слишком занят рыбалкой, стрельбой, беготней вверх и вниз по холмам, чтобы замечать что-то неладное в фэн-шуе старого замка.
Я пытаюсь сказать, что я был счастлив там.
На самом деле, возможно, я никогда не был счастливее того золотого летнего дня в Балморале: 30 августа 1997 года.
Мы отдыхали в замке неделю. В планах было остаться на ещё одну. Как и за год до этого и два года назад. Балморал был отдельным микросезоном, двухнедельным перерывом в шотландском Наогрье, отмечавшим переход от разгара лета к ранней осени.
Бабушка тоже была там. Естественно. Она проводила большую часть каждого лета в Балморале. И дедушка. И Вилли. И па. Вся семья, за исключением мамы, потому что мама больше не была частью семьи. Она либо сбежала, либо была выброшена, в зависимости от того, кого вы спросите, хотя я никогда никого не спрашивал. В любом случае, она отдыхала где-то ещё. В Греции, говорил кто-то. Нет, на Сардинии, сказал кто-то. Нет, нет, подсказал кто-то, твоя мать в Париже! Может быть, это сама мама сказала это. Когда она позвонила ранее в тот день, чтобы поболтать? Увы, это воспоминание, как и миллионы других, находится по другую сторону высокой мысленной стены. Такое ужасное, мучительное чувство знать, что они там, на другой стороне, вы всего в нескольких дюймах от них, но стена всегда слишком высока, слишком толста. Неприступна.
В отличие от башен Балморала.
Где бы ни была мама, я понимал, что она со своим новым другом. Это было слово, которое все использовали. Не бойфренд, не любовник. Друг. Хороший парень, я подумал. Мы с Вилли только познакомились с ним. Вообще-то, мы были с мамой несколько недель назад, когда она впервые встретила его, в Сан-Тропе. Да. Мы отлично проводили время, только втроем, остановились на какой-то старой вилле. Каждый раз, когда мама, Вилли и я были вместе, было много смеха, возни, что было нормой, хотя в тот праздник этого было больше. Вся эта поездка в Сен-Тропе была райской. Погода была прекрасной, еда — вкусной, мама улыбалась.
Принцесса Диана и Доди Аль-Файед
А самое главное, там были гидроциклы.
Чьи они? Не знаю. Но я отчетливо помню, как мы с Вилли катались на них в самую глубокую часть канала, кружа, ожидая, пока появятся большие паромы. Мы использовали большие волны, как пандусы, чтобы взлететь повыше. Не знаю, как мы не погибли.
После того, как мы вернулись с той авантюры на гидроциклах, впервые мы встретили маминого друга? Нет, скорее всего, это было до этого. Привет, ты должно быть Гарри. Чернющие волосы, кожистый загар, белоснежная улыбка. Как ты сегодня?Меня зовут бла бла. Он болтал с нами, с мамочкой. Особенно с мамой. Именно с мамой. Его глаза, полные красных сердец.
Он был дерзким, без сомнения. Но, опять же, достаточно хорошим. Он подарил маме подарок. Бриллиантовый браслет. Похоже, подарок ей понравился. Она часто носила его. Затем он исчез из моего сознания.
Главное, чтобы мама была счастлива, сказал я Вилли, который сказал, что согласен.
2
ЭТО ШОК ДЛЯ ОРГАНИЗМА — возвращаться из залитого солнцем Санкт-Тропе в облачный
