— Но я вас не знала: я думала, что вы тоже...
— А разве вы теперь меня знаете?
— Немножко. Вот, например, отчего вы дрожите?
— О, вы угадали с первого раза! — отвечал я ввосторге, что моя девушка умница: это при красоте никогда не мешает. — Да, вы спервого взгляда угадали, с кем имеете дело. Точно, я робок с женщинами, я вволненье, не спорю, не меньше, как были вы минуту назад, когда этот господиниспугал вас... Я в каком-то испуге теперь. Точно сон, а я даже и во сне негадал, что когда-нибудь буду говорить хоть с какой-нибудь женщиной.
— Как? неужели?..
— Да, если рука моя дрожит, то это оттого, чтоникогда еще ее не обхватывала такая хорошенькая маленькая ручка, как ваша. Ясовсем отвык от женщин; то есть я к ним и не привыкал никогда; я ведь один... Ядаже не знаю, как говорить с ними. Вот и теперь не знаю — не сказал ли вамкакой-нибудь глупости? Скажите мне прямо; предупреждаю вас, я не обидчив...
— Нет, ничего, ничего; напротив. И если уже вытребуете, чтоб я была откровенна, так я вам скажу, что женщинам нравится такаяробость; а если вы хотите знать больше, то и мне она тоже нравится, и я неотгоню вас от себя до самого дома.
— Вы сделаете со мной, — начал я, задыхаясь отвосторга, — что я тотчас же перестану робеть, и тогда — прощай все моисредства!..
— Средства? какие средства, к чему? вот это уждурно.
— Виноват, не буду, у меня с языка сорвалось;но как же вы хотите, чтоб в такую минуту не было желания...
— Понравиться, что ли?
— Ну да; да будьте, ради бога, будьте добры.Посудите, кто я! Ведь вот уж мне двадцать шесть лет, а я никого никогда невидал. Ну, как же я могу хорошо говорить, ловко и кстати? Вам же будетвыгоднее, когда все будет открыто, наружу... Я не умею молчать, когда сердце вомне говорит. Ну, да все равно... Поверите ли, ни одной женщины, никогда,никогда! Никакого знакомства! и только мечтаю каждый день, что наконец-токогда-нибудь я встречу кого-нибудь. Ах, если б вы знали, сколько раз я былвлюблен таким образом!..
— Но как же, в кого же?
— Да ни в кого, в идеал, в ту, котораяприснится во сне. Я создаю в мечтах целые романы. О, вы меня не знаете! Правда,нельзя же без того, я встречал двух-трех женщин, но какие они женщины? это всетакие хозяйки, что... Но я вас насмешу, я расскажу вам, что несколько раз думалзаговорить, так, запросто, с какой-нибудь аристократкой на улице, разумеется,когда она одна; заговорить, конечно, робко, почтительно, страстно; сказать, чтопогибаю один, чтоб она не отгоняла меня, что нет средства узнать хотькакую-нибудь женщину; внушить ей, что даже в обязанностях женщины не отвергнутьробкой мольбы такого несчастного человека, как я. Что, наконец, и все, чего ятребую, состоит в том только, чтоб сказать мне какие-нибудь два слова братские,с участием, не отогнать меня с первого шага, поверить мне на слово, выслушать,что я буду говорить, посмеяться надо мной, если угодно, обнадежить меня,сказать мне два слова, только два слова, потом пусть хоть мы с ней никогда невстречаемся!.. Но вы смеетесь... Впрочем, я для того и говорю...
— Не досадуйте; я смеюсь тому, что вы самисебе враг, и если б вы попробовали, то вам бы и удалось, может быть, хоть бы ина улице дело было; чем проще, тем лучше... Ни одна добрая женщина, если толькоона не глупа или особенно не сердита на что-нибудь в ту минуту, не решилась быотослать вас без этих двух слов, которых вы так робко вымаливаете... Впрочем,что я! конечно, приняла бы вас за сумасшедшего. Я ведь судила по себе. Сама-тоя много знаю, как люди на свете живут!
— О, благодарю вас, — закричал я, — вы незнаете, что вы для меня теперь сделали!
— Хорошо, хорошо! Но скажите мне, почему выузнали, что я такая женщина, с которой... ну, которую вы считали достойной...внимания и дружбы... одним словом, не хозяйка, как вы называете. Почему вырешились подойти ко мне?
— Почему? почему? Но вы были одни, тотгосподин был слишком смел, теперь ночь: согласитесь сами, что этообязанность...
— Нет, нет, еще прежде, там, на той стороне.Ведь вы хотели же подойти ко мне?
— Там, на той стороне? Но я, право, не знаю,как отвечать; я боюсь... Знаете ли, я сегодня был счастлив; я шел, пел; я былза городом; со мной еще никогда не бывало таких счастливых минут. Вы... мне,может быть, показалось... Ну, простите меня, если я напомню: мне показалось,что вы плакали, и я... я не мог слышать это... у меня стеснилось сердце... О,боже мой! Ну, да неужели же я не мог потосковать об вас? Неужели же был грехпочувствовать к вам братское сострадание?.. Извините, я сказал сострадание...Ну, да, одним словом, неужели я мог вас обидеть тем, что невольно вздумалосьмне к вам подойти?..
— Оставьте, довольно, не говорите... — сказаладевушка, потупившись и сжав мою руку. — Я сама виновата, что заговорила обэтом; но я рада, что не ошиблась в вас... но вот уже я дома; мне нужно сюда, впереулок; тут два шага... Прощайте, благодарю вас...
— Так неужели же, неужели мы больше никогда неувидимся?.. Неужели это так и останется?
— Видите ли, — сказала, смеясь, девушка, — выхотели сначала только двух слов, а теперь... Но, впрочем, я вам ничего нескажу... Может быть, встретимся...
— Я приду сюда завтра, — сказал я. — О,простите меня, я уже требую...
— Да, вы нетерпеливы... вы почти требуете...
— Послушайте, послушайте! — прервал я ее. —Простите, если я вам скажу опять что-нибудь такое... Но вот что: я не могу неприйти сюда завтра. Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что ятакие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторятьэтих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год.Я непременно приду сюда завтра, именно сюда, на это же место, именно в этотчас, и буду счастлив, припоминая вчерашнее. Уж это место мне мило. У меня уже естьтакие два-три места в Петербурге. Я даже один раз заплакал от воспоминанья, каквы... Почем знать, может быть, и вы, тому назад десять минут, плакали отвоспоминанья... Но простите меня, я опять забылся; вы, может быть, когда-нибудьбыли здесь особенно счастливы...
