теперь? — спросил Харви.
— У меня. Зовут меня — Мануэль, я со шхуны «Мы здесь» из Глостера. Скоро будем ужинать!
Казалось, у этого человека было две пары рук и железная голова. Он не удовлетворился тем, что трубил в свой рог, но испускал еще резкий, пронзительный крик, терявшийся в тумане. Харви не мог сообразить, сколько времени продолжалась эта забава, потому что в ужасе откинулся назад. Ему чудилось, что он слышит выстрел, звук рога и крики. Несколько голосов заговорили сразу. Харви положили в какую-то мрачную нору, дали выпить чего-то горячего и сняли с него платье. Он крепко уснул.
Когда мальчик проснулся, то ждал звонка к первому завтраку на пароходе, удивляясь, что его каюта вдруг уменьшилась в размерах. Повернувшись, он увидал, что находится в узком треугольном углублении, освещенном висячей лампой. За треугольным столом, около печки, сидел юноша его лет, с полным, красным лицом и серыми искристыми глазами, одетый в синюю куртку и высокие сапоги. Несколько пар такой же обуви, старая шапка и носки лежали тут же, на полу, вместе с черными и желтыми вощанками. Всевозможные запахи смешивались тут: особенный и присущий вощанкам запах, вместе с запахом свежей и жареной рыбы, краски, перца и табака. Надо всем этим царил запах судна и соленой воды. Харви с отвращением заметил, что спал без простынь и лежал на грязном мешке. Движение шхуны не походило на движение парохода. Она скользила и вертелась, шум воды долетал до его ушей, и волны тихо рокотали около киля. Все это привело юношу в отчаяние и заставило его вспомнить о матери.
— Лучше себя чувствуешь? — спросил его мальчик, усмехаясь. — Хочешь кофе?
Он принес полную чашку черного кофе.
— Разве у вас нет молока? — произнес Харви, оглядывая ряд скамеек, словно ожидая найти там корову.
— У нас не бывает ничего подобного до половины сентября, — возразил мальчик. — Кофе хороший, я сам заваривал!
Харви молча выпил чашку, затем мальчик принес ему блюдо с ломтями свинины, которую он с удовольствием съел.
— Я высушил твое платье, — сказал мальчик, — оно все сморщилось. Повернись-ка, я взгляну, не ушибся ли ты?
Харви вертелся в разные стороны, не помня себя от обиды.
— Ничего! — весело произнес мальчик. — Теперь иди на дек. Отец хочет взглянуть на тебя. Я его сын — Дэн, я помогаю повару и исполняю всю черную работу. С тех пор как уехал Отто — он был немец, ему было двадцать лет, — здесь не осталось мальчиков, кроме меня. Как это тебя угораздило свалиться в море в такую тихую погоду?
— Вовсе не тихую, — сердито возразил Харви, — было ветрено; я страдал морской болезнью, меня перебросило через перила!
— Море было тихо в эту ночь, — сказал мальчик. — Если ты это называешь ветром, — он свистнул, — тогда ты мало смыслишь! Ну, живо иди! Отец ждет тебя!
Подобно многим плохо воспитанным юношам, Харви никогда в жизни не слышал приказаний, за исключением долгих рассуждений о добродетели послушания. Миссис Чейн жила в вечном страхе за свое здоровье, так как у нее бывали сильнейшие нервные припадки.
Харви возмутило это приказание.
— Твой отец может сам прийти сюда, если хочет говорить со мной. Я попрошу отвезти меня в Нью-Йорк и заплачу ему за это!
Ден широко раскрыл глаза.
— Слышишь, отец, — вскричал он, — он говорит, что ты можешь сам прийти, если желаешь говорить с ним! Слышишь?..
— Не дурачься, Дэн, и пошли его ко мне!
Эти слова были произнесены таким низким голосом, какого Харви никогда и не слыхивал.
Дэн усмехнулся и бросил Харви его башмаки.
В интонации этого странного голоса было что-то, заставившее юношу сдержать свой гнев и утешиться мыслью, что он расскажет этим людям о богатстве своего отца. Когда он освободится от них и вернется домой, друзья будут считать его настоящим героем.
Он поднялся по лестнице на дек, споткнулся и подошел к сидевшему на ступеньках маленькому, плотному человеку с чисто выбритым лицом и серыми глазами, которые сверкали под густыми, хмурыми бровями.
За ночь волнение утихло. Море слабо плескалось. На горизонте белели паруса рыбачьих лодок. Шхуна тихо качалась на якоре; за исключением шкипера, на ней никого не было.
— Доброго утра! Добрый полдень, вернее сказать! Ты проспал круглые сутки, приятель! — таким приветствием встретили Харви.
— Доброго утра! — ответил он. Ему вовсе не понравилось название «приятель», так как, в качестве тонувшего, он рассчитывал на лучший прием. Его мать сходила с ума, если ему приходилось промочить ноги, а этот моряк даже не побеспокоился спросить его о здоровье.
— Ну-с, теперь послушаем, что ты скажешь! Кто ты и откуда?
Харви сказал свое имя, название парохода, на котором ехал, рассказал о своем приключении и просил немедленно свезти его в Нью-Йорк, где отец заплатит за все.
— Гм, — произнес моряк, слушавший неподвижно рассказ Харви. — Я не могу точно сказать, что мы могли подумать о человеке, или, вернее, о мальчике, который падает с парохода, как сверток, при тихой погоде. Конечно, его извиняет, что он страдал морской болезнью…
— Извинение! — вскричал Харви. — Неужели я упал в воду нарочно, чтобы попасть на вашу грязную лодку?
— Не знаю, нарочно ли ты упал, друг мой, или нет, но знаю, что если бы я был на твоем месте, то не бранил бы лодку, которая волей Провидения спасла тебя от смерти! Во-первых, это не благочестиво, а, во-вторых, мне это неприятно. Я — Диско Троп, владелец шхуны «Мы здесь» из Глостера!
— Я этого не знаю и знать не желаю, — отвечал Харви. — Я очень благодарен за спасение и за все, и чем скорее меня доставят в Нью-Йорк, тем лучше — я заплачу!
— Сколько же?
Троп приподнял свои густые брови, под которыми светились кроткие голубые глаза.
— О, доллары, сотню долларов, — ответил Харви, восхищенный тем, что его слова произвели впечатление, — много долларов!
Он засунул руку в карман и похлопал себя по животу, чтобы придать себе величия.
— Вы никогда еще не заработали в своей жизни столько, сколько получите, доставив меня в Нью-Йорк. Я — Харви Чейн!
— Сын богача?
— О, если вы не знаете, кто такой Чейн, то мало знаете. Ну, поворачивайте шхуну и спешите!
Харви был убежден, что в Америке множество людей, мечтающих и завидующих долларам его отца.
— Может быть, я исполню твое желание, может быть, и нет. Это зависит от меня. Я не собираюсь ни в Нью-Йорк, ни в Бостон. Только в сентябре мы увидим восточный берег, и твой отец — жалко, что не слышал о нем ничего, — может дать мне
