жена и пятеро детей, с наемной прислугой из ливио-финикийцев[2], — отправлены за город, на юг. Частный дом в столице — это разорение и никому не нужное пижонство, но представитель среднего класса вполне может позволить себе небольшое загородное поместье где-нибудь под Замой, в дне конного хода от Карфагена. Фруктовые сады, кипарисовые рощи, свежий воздух вместо городской пылищи. Детей у Баал-Ганнона много, супруга опять на сносях — это свидетельствует о том, что глава семьи может прокормить обширное потомство и уверен в будущем.
Дети после рождения выжили, что в условиях немыслимой для XXI века детской смертности той эпохи говорит о хорошем уходе и качественном питании. Бичом для новорожденных являлись всевозможные детские инфекции, известные нам доселе: корь, дифтерия, ветряная оспа, коклюш, скарлатина. Однако в те отдаленные времена существовали и куда более страшные угрозы — оспа натуральная, желтая лихорадка, сыпной тиф, сибирская язва (тогда она называлась «персидским огнем»), А если учитывать расположение Карфагена на северном побережье Африки, то и заносимые из глубины континента опаснейшие геморрагические лихорадки наподобие широко известного вируса Эбола.
Увы, но сейчас нам практически ничего не известно об институте брака в Карфагене. Сведения не сохранились. Мы точно не знаем, были пунийцы моногамны или полигамны, какую роль в семье играла женщина, но по некоторым археологическим данным можно сделать вывод о том, что, в отличие от абсолютно подчиненной мужчине (отцу, мужу, брату или опекуну) римлянки, карфагенянки пользовались значительно большей свободой.
Во-первых, в семейных захоронениях обнаружены почти исключительно моногамные пары, есть один случай упоминания двоеженства. Во-вторых, судя по посвятительным и погребальным надписям, женщины имели право совершать жертвоприношения и проводить религиозные обряды, служили жрицами в особых коллегиях, что подразумевает определенную степень участия в общественных делах города и страны в целом.
Это в отличие от суровых крестьянских общин раннего Рима, где женщина была сосредоточена только и исключительно на семье и становилась инкубатором по воспроизводству рабочей силы для прадедовского надела — таким патриархальным укладом неумеренно восторгался Катон Старший в своем сочинении «De agri cultura», повествующем о благолепных земледельцах Нация.
В-третьих, гражданка Карфагена могла владеть и управлять бизнесом, что само по себе довело бы вышеупомянутого Катона до сердечного приступа. Для республиканского Рима это выглядело вопиющим попранием основ и устоев, грязным надругательством над заветами пращуров и презрением к вековым традициям. Известна надгробная надпись, сообщающая о некоей Шибуле, «городской торговке»[3] — торговля в целом была специальностью у финикийцев уважаемой, основой основ, ну а если в эпитафии упомянут род занятий скончавшейся женщины, то ее профессиональная деятельность считалась важной и престижной...
Суммируем: скорее всего, карфагеняне были моногамны, а женщины в пунийском мире пользовались куда более широкими правами, чем в древнем Риме. Детям уделялось достаточное внимание — археологами найдены рожки-соски для вскармливания и детские игрушки, кроме того, без надлежащего образования пробиться в люди отрокам было невозможно. Вероятно, школы существовали при храмах и был развит институт частных преподавателей. Иным не объяснить практически поголовную грамотность карфагенян, отмечаемую греческими и латинскими писателями и хронистами.
...Баал-Ганнон спускается по лесенке с крыши собственно в жилище, умыться. Найденные при раскопках в Керкуане образцы свидетельствуют, что карфагенянам были известны ванны, раковины и некое подобие унитаза квадратной формы с крышкой. Квартира разделена крест-накрест несущими стенами на четыре большущие «комнаты» с вертикальными прямоугольными (наподобие бойниц) окнами с пилястрами[4]. Три жилые, четвертая хозяйственная — с кухонным очагом, хранилищем припасов, амфор и отгороженным тростниковой ширмой «санузлом». Мебели минимум — тахты (т. н. punicani lectuli, «пунийские ложа»), сундуки, на которых можно сидеть или лежать, как на лавках, столы. Привычных нам шкафов нет, лишь полки. Вещи хранятся в сундуках.
Пожилой раб-ливиец готовит для господина завтрак. Раб в доме один, этого вполне хватает для работы по хозяйству и походов на рынок за свежими продуктами в отсутствие госпожи. Несмотря на то что наступила эпоха массового применения рабского труда и невольники десятками тысяч вкалывают на латифундиях и тяжелых работах наподобие каменоломен, домашние рабы ценятся высоко и входят в доверенный семейный круг — ливиец был для Баал-Ганнона «дядькой» еще с детства, а потому рабство для него лишь социальный статус «лично не свободного», не воспринимаемый в Древнем мире как нечто ужасное и несправедливое. Впрочем, следует помнить о колоссальной разнице в положении раба на плантациях и раба домашнего.
Пища очень простая, никаких соловьиных язычков. С вечера осталась «пунийская похлебка», тёплая, поскольку угли в очаге еще тлеют. Рецепт сохранил для нас Катон Старший:
«...Хорошо размешать ливр[5] муки в воде, перелить в чистую емкость и добавить три ливра творога, пол-ливра меда и одно яйцо. Всё хорошо размешать и томить на огне в новой посуде».
Видимо, получалось некое подобие очень густого сладкого творожного йогурта. К похлебке прилагаются пшеничная лепешка, финики, миндаль, орехи и оливковое масло. Практически вегетарианский рацион, но здоровый и полезный. Поскольку Баал-Ганнон весь день проведет в мастерской, мясо или рыбу ливиец приготовит к ужину — рыбное меню в Карфагене было обширным и разнообразным, все-таки морская держава с бесчисленным рыболовецким флотом и огромными промышленными производствами по засолке рыбы или консервации морепродуктов в виноградных выжимках. Любопытно, что кроме козлятины, баранины и говядины часть мясного стола карфагенян составляла свинина — мясо, на которое был наложен запрет не только у древних евреев, но и у финикийцев, а те переняли его совсем в незапамятные времена у шумеров и аккадцев.
Религиозные мотивы здесь второстепенны; на ближневосточной жаре свинина мгновенно портилась, кроме того, хрюшки исходно считались «нечистыми животными» из-за абсолютной неразборчивости в пище — голодная свинья пожирала всё, от собственных поросят до полуразложившихся трупов. Больше того, опасность представляли инвазии, наподобие свиного цепня, паразита, вывести которого у человека тогда было невозможно. Исходно запрет был превентивной санитарно-гигиенической мерой, со временем приобретшей сакральный статус.
Судя про раскопкам, процент употребления свинины в Карфагене был высок, около одной пятой. Ученые объясняют исчезновение древнего ограничения как наличием в городе иностранцев (греков, иберов, галлов, италийцев и т. д.), так и возросшей культурой питания — городские бойни поставляли свежую свинину на рынки, где мясо быстро реализовывалось и было дешевле говядины. Кроме того, на свиноферме, под наблюдением ветеринаров (эта профессия существовала уже долгие века) у животного куда меньший шанс заразиться цепнем и прочими паразитами.
Рациональные карфагеняне давно позабыли табу времен Ханаана, увязанное на гигиенические соображения, и вполне активно употребляли продукт, ранее запретный у предков из Финикии.
Солнце начинает восходить, Баал-Ганнону пора в
