Предварение.
Адон Карт-Хадашт Гадол
«На самом интересном месте!.. — такова была усредненная реакция наших читателей в социальных сетях после того, как первая книга «С точки зрения Карфагена» оказалась ими прочитанной и отправилась на полку. — Где продолжение?!»
Продолжение — перед вами. Вы держите в руках вторую часть, которую мы решили назвать «С точки зрения Ганнибала», чтобы она не являлась клоном первого тома и заголовок ясно отражал содержание.
Сразу отметим, что эта книга немало отличается от предыдущей — если в «Карфагене» мы сосредоточились на вопросах развития финикийского общества и взаимодействия такового с иными народами Древнего мира, то «Ганнибал» повествует о первом в истории человечества тщательно спланированном и эффективно осуществленном уничтожении одной цивилизации другой, принципиально отличной цивилизацией.
Хотелось бы для начала привести показательную цитату немецкого историка и философа Освальда Шпенглера:
«Эта история дает единственный в своем роде пример насильственной смерти цивилизации. Она не угасла сама по себе, никто не заглушал и не тормозил ее развития, ей нанесли смертельный удар в пору ее расцвета, ее уничтожили грубо и насильственно, она погибла как подсолнух, у которого случайный прохожий сорвал головку»[1].
Как полагаете, к какому событию автор применяет формулу «единственный своего рода пример насильственной смерти цивилизации»? Ответ прост: к разрушению испанскими конкистадорами государства мексиканских ацтеков в начале XVI века н. э. Шпенглер рассуждает о гибели Теночтитлана на другой стороне планеты, но в упор не видит Карфагена, хотя именно конфликт римлян с пунийцами стал первым примером упомянутой цивилизационной смерти; ацтеки занимают в этом сомнительном состязании лишь вторую позицию.
Причем в случае с американскими ацтеками виновником катастрофы стал именно «случайный прохожий», авантюрист Эрнан Кортес, не осознававший глобальных последствий своих действий и ведомый не политическими соображениями, а жаждой золота и религиозным рвением. Уничтожение Карфагена и пунийского мира было именно что государственным политическим актом Римской республики — этого факта Освальд Шпенглер предпочел не заметить или счел его чем-то само собой разумеющимся.
Крушение Карфагенской державы для эпохи Античности беспрецедентно. Древний мир, начиная с Бронзового века, видел взлеты и падения множества крупных государств, создававших империи и обладавших невероятным потенциалом агрессии, — пример тому Ассирия, историю завоеваний которой мы сравнительно подробно разобрали в первой книге. Однако исчезновения великих царств вовсе не означали полную утерю их титульными нациями цивилизационной идентичности и преемственности.
Сохранялись и передавались следующим поколениям язык, письменность, накопленные знания. Не исчезали в небытие культура и искусство — Ассирийскую империю никто в глаза не видывал уже более 2600 лет, но в XXI веке мы можем прочитать эпос о Гильгамеше, ассирийские юридические и исторические трактаты или труды по астрономии в буквальном смысле этого слова в «оригинале»: на уцелевших глиняных табличках.
Мы имеем достаточное представление об архитектуре Вавилона, древней Персии, Египта, Элама, Мидии, не говоря уже о Греции или Риме. Латынь и древнегреческий по сей день используются как языки науки, стихосложения, медицины и юриспруденции. Католическая церковь, с одним миллиардом тремястами миллионами прихожан по всему миру, активно использует латинский язык как «внутриведомственный» и богослужебный.
От Карфагена не осталось ничего из вышеперечисленного — по абсолютному большинству позиций. Уточним: почти ничего, жалкие крохи донесены до нас древнегреческими и римскими авторами лишь потому, что пунийская цивилизация интересовала их в прикладном аспекте. Сельскохозяйственные трактаты. Военное дело. Дипломатия. История взаимных конфликтов.
Словом, та мера, в какой карфагеняне взаимодействовали с греко-римским миром, и те области знаний, в которых противники пунийцев были кровно заинтересованы: о переводе на латынь трактата Магона Карфагенянина «De re rustica» по прямому распоряжению Сената Рима мы подробно рассказывали в первом томе.
Но где иная карфагенская литература? Легенды и эпосы? Поэзия? Наука? Где пунийский язык, наконец?
Единственным на сегодняшний день дошедшим до нас образцом разговорного карфагенского языка (прямого наследника тирийского диалекта языка Финикии) являются несколько фраз из комедии римлянина Тита Макция Плавта «Пуниец», созданной ориентировочно в 195-190 гг. до н. э. Жалкие несколько строчек, приведенные Плавтом, записаны латинскими буквами, что может дать представление о звучании, но фонетика в любом случае гипотетична — никто сейчас с уверенностью не может сказать, как именно, допустим, произносилось имя одного из героев пьесы: «Anno bynmythymballe bechaedreanech» — «Ганнон, сын Митимбаала в Карфагене».
В нашем распоряжении есть имена, немногие термины, несколько религиозных и погребальных надписей. Это всё, что уцелело от огромной империи с немалым населением.
Последним из античных авторов, кто видел живых носителей пунийского языка, был небезызвестный Блаженный Августин (354-430 гг. по Рождеству). Христианский святой родился и многие десятилетия жил в Карфагене, но только не в том, который мы рассматриваем, а в Карфагене римском, построенном на месте снесенного до основания пять столетий назад города западных финикийцев.
Августин свидетельствует, что ему приходилось переводить для местных жителей на пунийский отдельные непонятные латинские термины, а некоторые обитатели североафриканской провинции Рима доселе называли себя ханаанеями, то есть выходцами из Ханаана, Финикии, «Страны пурпура».
Язык местного населения, давным-давно утеряв официальный и государственный статус, еще сохранялся в приморских городах Северной Африки у простонародья. На острове Мальта, предположительно, он изолированно существовал до 890 года по Рождеству и арабского вторжения. Кстати, нынешние коренные мальтийцы, не без оснований полагающие себя потомками финикийцев и карфагенян, говорят на языке malti семито-хамитской семьи, однако malti практически не имеет никакого отношения к использовавшемуся в Карфагене западно-тирийскому диалекту...
Давайте попробуем что-нибудь сказать по-карфагенски — сохранилась одна из посвятительных надписей богине Тиннит (о ней мы еще поговорим ниже), пускай и переданная греческими буквами:
Леработ ле Тинит баал ве
леэдон лебаал Хамон еш(е) надор
Азрубаал бен Хано бен
Азрубаал бен Баал-Ятон кешама коло тебраку
(Великой Тинит, украшению Баала (владыки) и господину Баал-Хамону то, что посвятил Азрубаал сын Хано сына
Азрубаала сына Баал-Ятона так как услышала голос его, благословляет его.)
Ни на что знакомое не похоже, верно? Выглядит чуждо, странно и даже отчасти угрожающе? И тем не менее этот язык в свое время был «лингва франка» всего Средиземноморья и звучал на пространстве от Палестины до Мелькартовых/Геракловых столпов и от Корсики до Западной Африки с Канарскими островами, будучи основой общения для сотен племен, вовлеченных в финикийско-карфагенскую глобальную торговую сеть.
Вынесенное в заголовок вступительной части «Адон Карт-Хадашт Гадол» — это современная шутка, попытка реконструкции полного названия Карфагенского государства, дословно переводимая как «Господин Великий Новгород» (Господин+Город+Новый+Великий). Если доводить дело до логического финала, тогда и граждане Карфагена должны именоваться «ашим картхадашим», «мужи новгородские».
