он был? В газетах о том ни слова. Неужто, кроме вас, его никто не слышал?
— Может, кто и слышал, да не разобрал. А кто разобрал, того, глядишь, уже и в живых нет или память после ранения отшибло, — ответил Черевин. — Тут, видишь ли, совпадение. Вслед за взрывом, — и двух секунд не прошло, — раздался страшный грохот со скрежетом. Это, значит, вагоны начали с рельсов сходить. Шум на шум наложился, вот и разберись тут… Я — другое дело. Не ошибусь.
Порукой правоте генерала был его военный опыт. И всё же новость выглядела слишком неожиданной, чтобы поверить в неё.
— Какие-то следы взрыва остались? — хмуро спросил Сергей.
— Какие там следы… — сказал Черевин, махнув рукой. — Кухонный вагон, где грохнул взрыв, пополам разорвало и сплющило, как пустую консервную банку. Чтобы трупы достать, металл резали.
— А… государь знает? — спросил Сергей, невольно понижая голос.
— Разумеется, — ответил Победоносцев. — Выслушал Петра Александровича внимательно, однако, не скрою, скептически. Он-то как раз за общим грохотом взрыва не расслышал… как и все остальные, впрочем. Тем не менее на всякий случай дал указание провести проверку. Пока Витте с Кони занимались технической стороной, к расследованию негласно подключился корпус жандармов, — по своей линии. И вот тут выяснилось очень интересное обстоятельство…
— Дьявольски интересное! — вставил Черевин.
— Я и говорю: очень, — повторил Победоносцев, метнув строгий взгляд в сторону генерала. — Незадолго до рейса в Севастополе на кухню устроился рабочим некий Ефременко. Документы в порядке, рекомендации хорошие. Приняли его с испытательным сроком. Несколько дней работал на совесть, — кухонный смотритель был доволен. И вдруг во время рейса, на станции перед Борками, Ефременко сходит с поезда, чтобы пройтись, подышать. Сходит, — и не возвращается. Естественно, поезд едет без него. А через короткое время гремит взрыв именно в кухонном вагоне… Что скажете, Сергей Васильевич?
То, что Белозёров сейчас хотел сказать, было не для обер-прокурорских ушей. Однако художник сдержался.
— Этого парня перед приёмом проверяли? — спросил он.
— Нет, — отрубил Черевин. — Документы в порядке, ну и ладно.
Сергей не выдержал — вскочил.
— Да как же так?! Первого встречного берут обслуживать царскую кухню?
— А как Степана Халтурина когда-то пропустили столярничать в Зимний дворец? — вопросом на вопрос ответил Черевин. — Он же, сукин сын, чуть ли не полгода туда ходил, как к себе домой, натаскал пуды взрывчатки, — хоть одна собака его проверила? Пока не грянуло, никто и не почесался. Счастье ещё, что обошлось, и покойный император тогда не пострадал… Сам же говоришь, — бардак неизбывный.
Сергей только махнул рукой. Сел. Слов не было, — по крайней мере приличных.
— Возмущение ваше, Сергей Васильевич, я вполне разделяю, — сказал Победоносцев ровным голосом. — Как член Комитета министров Российской империи я составил на высочайшее имя докладную записку о преступной беспечности соответствующих чинов и служб с поимённым перечислением. Кроме того, состоялся нелицеприятный разговор с начальником корпуса жандармов Шебеко. Очевидно, что система охраны царской семьи нуждается в немедленной реорганизации. И это уже делается. — Помолчав, добавил внушительно: — Однако сейчас речь о другом.
— Этого Ефременко по крайней мере искали? — спросил Сергей, остывая.
— Да, но безрезультатно. Потерялся след. Неясно даже, откуда он вообще взялся. По заявленному адресу в Севастополе его никогда не видели.
— А рекомендации проверили? Кто-то же их давал…
— Никто не давал. Фальшивые. Как и прочие документы.
— Ясно… Снова народовольцы, — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнёс Белозёров.
Черевин с Победоносцевым, не сговариваясь, покачали седыми головами.
— Нет, Серёжа, не народовольцы, — решительно заявил генерал. — Выкосили их под корень. Кого повесили, кого на каторгу, а кто-то в Лондон сбежал и оттуда лает. Их и было-то не так уж много. Нет больше народовольцев в России… по крайней мере пока.
— То есть как это нет? А позапрошлогоднее покушение Генералова с Ульяновым? Ну и прочих?
— Да какие там народовольцы! Так, эхо одно… Переловили, как куропаток, всю группу взяли.
— Значит, террорист-одиночка?
— Опять-таки не сходится, — задумчиво сказал Черевин. — Адская машина, фальшивые документы — кстати, сделаны отлично, потому и подозрений не вызвали, — это скорее по плечу организации. Просто разные бывают организации, и необязательно революционные…
О чём это он? И почему говорит обиняками?
Обер-прокурор поднялся, подошёл к окну, за которым угасал дождливый мартовский день, и долго вглядывался в пустынную по случаю ливня Сенатскую площадь. Повернувшись к Белозёрову, вдруг спросил:
— А скажите, Сергей Васильевич, что за документ вам доставили второго дня из английского посольства?
Глава вторая
Вот так вопрос…
— А вы откуда знаете? — удивлённо спросил Сергей.
И такое недоумение нарисовалось на лице художника, что Победоносцев не удержался от улыбки, слегка тронувшей тонкие губы.
— Ну, откуда знаю, — об этом, с вашего позволения, чуть позже… Но вы не ответили. Или это секрет?
— Да какой там секрет, — с досадой откликнулся Белозёров. — Письмо это было от английского посла Мориера.
Обер-прокурор с генералом обменялись быстрыми взглядами.
— И чего же хочет господин посол от художника Белозёрова? — вкрадчиво осведомился Победоносцев.
— Портрет хочет. Чтобы я нарисовал его дочь, мисс Элен. Видел, мол, мои картины на выставках и в частных собраниях, восхищён талантом живописца и всё такое прочее. Сплошной политес. — Помолчав, Сергей с усмешкой добавил: — Сэкономить хочет, не иначе.
— Это в каком смысле? — изумился Черевин.
— А в прямом. Сколько я с него возьму за портрет? Тысячи три-четыре. Ну, если обнаглею, то пять. А в Англии с него слупят намного больше. Там художники дорогие.
— М-да… — неопределённо сказал Победоносцев. — И что вы думаете насчёт этого предложения, Сергей Васильевич? Кажется, не в восторге?
— С чего тут восторг? — произнёс Белозёров, пожимая плечами. — Отец мой, боевой офицер, Царство ему Небесное, на Крымской войне дважды был ранен. И навоевался, и насмотрелся, и много чего передумал. Так он всегда говорил, что Англия — это лев с повадками шакала. И более подлого государства в мире нет… Откажусь, наверно. Заказов у меня и без посольской дочки хватает.
— А вдруг международный скандал вызовешь? — поинтересовался Черевин. — Послы — они, брат, обидчивые. Тем более, англичанин. Откажешь ему, а он ноту протеста забубенит.
— Да и хрен с ним, — рубанул Сергей по-гусарски, как в старые добрые времена. — Простите, Константин Петрович… Я вот вместо пяти тысяч запрошу десять. А то и пятнадцать… для верности. Сам откажется.
Победоносцев хмыкнул:
— Насчёт приглашения написать портрет мы, в общем, догадались. О чём ещё могут писать из посольства художнику? Вы же лицо неофициальное, — без чинов, званий и титулов… Но я почти уверен, что даже если вы запросите не пятнадцать тысяч, а все пятьдесят, посол всё равно
