даже аморальное. Не с моей стороны, и не с его — с обеих. Я его использую, а он использует меня.
Мы не то чтобы не ладим, наоборот. Но любовью я бы это не стала называть. Иногда мне кажется, что и симпатии там нет. Но что-то между нами происходит. Возможно. Может быть. Я не решила. И если да, то непонятно, хорошее ли это что-то или плохое.
«Всегда есть способ верный и неверный», — говорила мне бабушка, наматывая пряжу на бобину. В этом старом мире. Верный и неверный. Мне бы хотелось сделать верно. Особенно, мне кажется, вот это.
Поразительно, как много в школе нужно изучать. Так много листьев распускается из почек. Или нет. Мне бы хотелось делать что угодно, только не сидеть за партой, не говорить с друзьями, не ходить на ланч и не садиться снова за учебу.
Мне очень хочется вздремнуть. Я все бы отдала, лишь бы заснуть надолго. Уколоться бы о проклятое веретено и провести во сне один спокойный, мирный век. Или даже больше, я не против.
Лаура как-то мне сказала, что в старой сказке спящую красавицу пробудил не поцелуй, а секс. И я кивнула, мол, звучит правдоподобно.
Не следует ей такое говорить. Ей нужно притворяться, что ничего из этого не существует, а не выбирать те части, которые ей больше нравятся. В конце концов, Лаура моя мать, а разве мамы не должны похожи быть на кукол Барби? Должны быть гладкими, асексуальными, кроме тех случаев, когда пора делать детей.
Мне кажется, я предпочту проклятием быть, а не процессом его снятия. Мы не должны не хотеть секса. Это такая мистическая вещь, которую никто не делал или делал. Хотя послушать одноклассниц, так это словно сыворотка чистейшей крутости. Ты тут же станешь сексуальной оттого, что кто-то хочет с тобою переспать. Станешь женщиной.
Будешь плясать и спрашивать подруг: «Во мне что-то изменилось? Я чувствую, что изменилось». Вот потому я и держусь в сторонке. Нет, у меня есть друзья, с которыми я могу общаться. Но не обо всем.
Например, о Томе я рассказываю только избранное. Лаура, моя мама, о нем знает немного. Я и мой сосед. Как мило! Узнай она, чем занимаемся мы вместе, она бы так не думала. Да я и не хочу, чтоб она знала. Но чтоб переживала за меня, может? Чтобы общалась и заботилась, а не относилась как к ребенку или живой кукле в зависимости от настроения.
И я не знаю, какое из этих настроений нравится мне больше. Хотелось бы чего-то между. Живым ребенком быть или обычной куклой. Ну, или человеком. Порой мне этого достаточно.
Ты должен закусить губу и проглотить ту часть, что не выносит звуки чужой боли. Быстрое дыхание и капли крови. Ту часть, которая боится оставить след на коже или в памяти другого. Этот рисунок — через несколько секунд он станет несмываемым. Твоих рук дело останется там навсегда.
Мы переехали в наш новый дом («новый» — это мягко говоря, и даже «дом» — мягко говоря, он сделан из фанеры и бычков, хозяин ничего не чинит и пахнет перегаром), и через неделю я стала заниматься этим с Томом. Не с первой встречи. Сначала мы поговорили. Так все началось. Так обычно все и начинается. Вы разговариваете, глядите друг на друга.
По крайней мере, я так думаю. Том мой первый парень, если его вообще можно так назвать. Я бы вот не стала, уж точно не при нем. Может, это и по-детски. Типа фу-у-у, мальчишки! Я стараюсь быть бесстрастной. Это по-взрослому.
У детей (по крайней мере тех, которые с нормальным детством) нет секса по дружбе. А так точней всего можно описать, что у меня с Томом происходит. Больше секса, меньше дружбы. Или ровно столько дружбы, чтобы был и секс. И порою кажется, что больше дружбы было бы полезно нам обоим. Мне нравится, когда в жизни есть кто-то полезный.
Помещение должно быть безупречным, инструменты — чистыми, как нерожденные зубки младенца. Спрятанные в плоть, ждущие улыбки. Вымытые руки, прикрытый пирсинг, волосы под сеткой. Все готово.
Есть любовь, и есть приязнь, а еще есть принуждение. Не знаю, почему мама и папа были вместе все эти годы. Иногда мне кажется, что из-за меня. Я родилась через шесть месяцев после их свадьбы.
Она любила говорить: «Не при ребенке», чтобы отложить скандал. Срабатывало не всегда. Она так делала не ради моего блага, а пыталась выцарапать хоть какой-нибудь контроль.
Не понимаю я вот это вот «Не при ребенке». Даже если вы ругаетесь не при ребенке, не значит, что он не может чуять, видеть, слышать, пробовать на вкус. У человека много чувств. Но мне всегда казалось, что есть еще и мысль. Способность рассуждать и делать выводы. Что это, если не восприятие?
Тебе нужно знать о коже. И о чернилах. И о гигиене, инструментах, людях. Простые вещи, чтобы исключить опасность для здоровья. Дерма — это мясо в бутерброде кожи. Ее ты заполняешь краской. Чуть выше — и тату не приживется, чуть ниже — будет боль. Если кажется, что сложно, не волнуйся. Это просто восприятие. Выдохни. Вдохни.
На уроке химии рисую символ алкоголя. Вернее, этанола.
В черно-белом цвете тату бы из него вышло неважным, но что, если добавить красок? Ярких, как драгоценный камень. Не тусклых, как чернила ручек. Я всегда ношу ручки всех цветов. Чтобы было проще перечитывать учебники.
На полях рисую Менделеева в роли колдуна. У него такие добрые глаза, но борода в огне. Ему не нужно было наклоняться близко к свечке, которую я нарисовала рядом.
Глаз болит. Похоже, в нем ресничка. Я не хочу в нем ковыряться пальцем, а то подумают, что я ворон считаю. На математике учитель постоянно задает вопросы с таким лицом, будто я тупица. Ответы я не знаю. Тригонометрия — это тяжело.
Нарисовала стеклянный конус с буквой Д, пронзающий анатомическое сердце. Аорта, VENA CAVA, желудочки и все такое.
Мне нравится, как человеческое тело выглядит в учебниках. Отвратительное и прекрасное. У меня есть книги по физиологии, которые я в первую неделю взяла в благотворительном магазине. Готова вечность их листать. Скопировала даже кое-что в свою тетрадку. Пыталась рисовать один в один.
Тебе придется научиться рисовать
