И вековая печаль.
Солнце как пурпур величества царского,
Соль изумрудов воды,
Тихо плывут вдаль от холода Карского
Голубоглазые льды.
Горло Белаго моря, лето 13 года.
Песья голова
Во мгле ушедшего, далекой и седой,
Чтоб женской прелестью не быть столь уязвленным,
В дар многих слез, молений преклоненных,
Венчался юнош песьей головой.
И ныне так – главу – обличье пса
Мне ниспошли, чтоб мог я в сей юдоли
Без устали глядеться в небеса.
Как пес-отверженец, в смиренной, низкой доле
И воплем славить мощь и чудеса
Твоей божественной и благодатной Воли.
23/10-13.
Триолет
Всего лишь восемь строк и снова
Уж триолет поет, звенит…
Ужели сердце свой зенит
Достигнуть жалкое готово?
Уж триолет поет, звенит:
«Иди, влюбляйся смело снова!
Любовь, как снов твоих основа,
Как триолет поет, звенит»!
«Жизнь – это чара ложных, белых зим…»
Жизнь – это чара ложных, белых зим,
Река одетая в льда саккос бледно-синий,
Жестокий хруст, опалов зыбкий дым
И четкость строгая дворцовых, важных линий.
Смерть – это сад, нездешний, вечный сад,
Цвет пышнодлящийся надменных, райских Регий,
Престол властительный, фонтанов звонких ряд,
Блаженства азбука без гибельной омеги.
И если смерть мне даст забвенье зим,
Сон тихий, радостный на вечно-жданном бреге,
Все буду помнить я среди гордых, райских Регий
Печали бывшие, опалов зыбкий дым,
Искать мучительной, карающей омеги
Венчавшей лед моих немногих зим.
8/10-13.
«Ты одета в ротонду из лучистых снежинок…»
Ты одета в ротонду из лучистых снежинок.
Пятый уж час минует. Вечер благостно тих.
И в далекой лазури Кто-то тысячи льдинок
Разбросал так небрежно. В сердце радостный стих.
Ты подумай, как ночью будет ярко лучиться.
Изумрудами сыпать там вдали океан.
Как над ним будет реять черноокая птица,
Чернокрылая птица – вещедревний баклан.
Ты подумай, как ночью встанет ветхий святитель
Из серебряной раки, как беззвучен и тих
Обойдет он всю тундру, сбережет он обитель
От невидимых ликов, от обиды и лих.
Ты подумай, как ночью хладноокой громадой
Льды полярные стынут, чаля к Новой Земле,
Точно сирые дети, голубые номады,
Проплывая, маячат в мерно-зыблемой мгле.
На окне – плач узорный из замерзших слезинок
Словно я, он капризен, словно стынущий стих.
Ты проходишь в ротонде из лучистых снежинок.
Пятый час уж минует. Вечер благостно тих.
8/10-13.
В снегу
Ослепительная пудреница
Золотой голубокудренницы
Опрокинулась опять!
Снова я, забыв усталости,
В пылких, сумерочных алостях
У подъезда буду ждать.
Надо мной в лугах лазурчатых
Проплывают вдаль ажурчато
Снеговые облака…
В ледяной, холодной прелести
Сколько скрипа, сколько шелеста!
Звездоносная река.
День как малая жемчужина,
Сердце твердо и остужено,
Сердцу нечего терять.
Ослепительная пудреница
Золотой голубокудренницы
Опрокинулась опять!
24/8-13.
Сны
Сонные струнные струи…
Сеть соплетаемых саг…
Манит медлительный маг
Чем-то чудесно чаруя.
Поступь пестреющих пав…
Тонкие тают туманы.
Рдяные, рваные раны –
Ужас – утомный удав.
Ломкий лазоревый лед
Душу до утрени давит.
Принцем пленительным правит
Ласточки легкой полет.
Иноком ино иду я
Немощен, набожен, наг.
Манит медлительный маг…
Сонные струнные струи…
2/X-13.
«Октябрь в начале. Вновь студено…»
Октябрь в начале. Вновь студено.
Снег пляшет белый свой балет.
А я слагаю триолет
Под жаркой лампою зеленой.
Как снега я люблю балет!
Ведь Вы сказали в месяц ноны:
«Мне кажется, что Ваши стоны
Лишь снега тающий балет»!
7/XI-13.
«Приду к какому очагу?..»
Приду к какому очагу?
К какой я пристани причалю?
Цветов нарву на чьем лугу?
Тебе ли душу офиалю?
Спокойные, меня не впустите,
Хотя кругом полярный лед.
Жестокий зимний хлад и хруст. И те
Огни пьет ветреный налет.
Зеленопенная тревожится
За дальней скальностью волна
И кто-то плачет, стонет, божится
И вьюга яростно пьяна.
А утром, у порога входного,
Под синим, радостным стеклом,
Мы тело бледное, холодное
Спокойные опять найдем.
И буду я глядеть на трупное,
На мой почивший прежний лик
И снова чаять Неприступного,
Кто так далек, кто так велик.
И это зная, берегу
Свои я слезы – плачу мало…
Приду к какому очагу?
Когда увижу дно фиала?
11/XI-13.
«Любить, я знаю, грех, я знаю, что нельзя…»
Любить, я знаю, грех, я знаю, что нельзя,
Что стыдно мне любить – ведь я монах всегдашний.
Ведь меж плакучих ив идет моя стезя
Чрез кельи темные к иным, нездешним брашнам.
Весь мир мне монастырь зеленый и простой,
А ты – келейница, ты радостное чудо.
Так будь отныне мне молитвенной сестрой
И литургийного не оскверняй сосуда.
Мне сердце кровь зажгла Его священных ран,
Что так горят и жгут, углем блаженным тлея –
Наш брак с тобою – там, в селеньи синих Кан.
Там, где лучистая воскреснет Галилея.
Мы будем брат с сестрой. Пусть похотью грозя
Рождает темный дым Лик тающий и страшный.
Не быть твоим мне здесь – ведь мне любить нельзя,
Ведь стыдно мне любить, ведь я монах всегдашний.
7/X-13.
«Я все глядел бы в Око темное…»
Я все глядел бы в Око темное,
В Твой древний Лик