- головной убор в виде широкой ленты, завязывающейся на затылке. Переднюю часть (очелье) украшали как можно богаче: вышивкой, бисером, камнями. По нижнему краю повязку могла дополнять спускающаяся на лоб сеть - поднизь и на висках парные подвески - рясны.**** Не журись - не бойся.***** Ухокрыл - лесной нелюдь, разумный потомок гигантских летучих мышей. Среди приоградцев услышать пение ухокрыла считается дурной приметой.****** Жальник - кладбище.
Свет мой, зеркальце
Скормив рыбкам последнюю горсть крупы, княжна отряхнула руки о запон и направилась к клетке ночного летуна. Старый Ельмень подошёл следом, протянул ей ведёрко ухокрыльих лакомств: сырых кроличьих лапок, куриных голов, костей и жил, не годных в людской котёл. Своим собственным ключом Услада отворила решетчатую дверь, зашла внутрь и позвала ласково: «Зубастик!» Ухокрыл проворно спустился к ней со стены. Неторопливой рукой девушка сперва нежно почесала его за перепончатым ухом, погладила вытертую хомутом шерсть на шее, а затем на раскрытой ладони протянула окровавленный обрезок. И чудище аккуратно забрало угощение, поблагодарив тихим урчанием.
То была обычная вечерняя забава. Как стемнеет, тайком от няньки княжна частенько приходила в зверинец, прикармливала и ласкала страшного пленника, а Ельмень всякий раз стоял за её плечом, сжимая в руке короткое копьецо, и внимательно следил за каждым движением крылатой твари. Первые разы было особенно жутко, однако запретить княжьей дочери баловаться смотритель не мог, а наябедничать няньке, чтоб запретила та — не позволяла совесть. И так-то не много выпадало Усладе в жизни радостей, потому старый охотник, всё ещё уверенный в меткости своих глаз и твёрдости руки, позволял ей тешиться на свой страх и риск. А заодно порой отвечал на странные девичьи вопросы, не предназначенные для посторонних ушей.
Вот и в этот раз, отдав ухокрылу очередной кус, Услада спросила тихонько:— Дядька Ельмень, кравотынцы — что они за народ?Смотритель чуть заметно пожал плечами:— Люди как люди, две руки, две ноги… Веры нашей, а живут, вроде бы, тивердинским обычаем: бабам своим велят сидеть по домам, выходя же на люди — лицо заслонять покрывалом. Доподлинно-то я про них не знаю, сам в Кравотыни никогда не был. Вот господин Гардемир — тот ездил вместе с твоим батюшкой.— А правду ли говорят, будто в Кравотынское княжество неженатых мужчин не пускают?— Это верно, чужих не пущают, чтоб не вздумали их девок вабить* или, паче того, не затеяли на их земле осесть. И из своих у них только тем есть выход за тын, у кого на родине семья. Чтоб, значит, домой тянуло.— Как же тогда их княжич?— Вот про такое не ведаю. Княжичу, может, и можно. А может, у него уже тамошняя жена имеется, закон ведь дозволяет столько тёток в дому держать, сколь можешь прокормить.Услада насупилась, досадливо прикусила губу.— Значит, как поеду к мужу в дом, никого из наших людей при мне не останется. А что в людской говорят: кого из девушек со мною отправят?Ельмень едва не ляпнул, что чужим бабам в Кравотынь взъезд вообще строго-настрого заказан, да в последний миг осёкся, прикусил язык. Только буркнул, отведя глаза:— Это уж ты у Стины выспрашивай, она лучше знает.Услада кивнула молча и протянула ухокрылу последний кусок.
Вернувшись к себе в терем и закрыв дверь на засов, Услада вынула из сундука круглое зеркальце в золотой оправе. Сев с ним под лампадкой, она глубоко задумалась. Идти с разговорами к господину Гардемиру, магу, ведающему охраной княжьей семьи, совсем не хотелось: неприметное лицо его, вкрадчивые манеры и привычка ходить беззвучно вызывали у девушки безотчётный страх. Стина же скажет только то, что сочтёт нужным, лишь бы дитятко не тревожилось. Ах, как сей миг не хватало Усладе верной подруги рядом! Однако Краса нынче была далеко…
Кажется, ещё совсем недавно, а на деле уж кругов с десять назад Ольховецкая крепость была радостным местом. Галереи и терема полнились смехом, песнями и топотом детских ног. Сама Уся, оба её старших брата, дочь Гардемира, сын ольховецкого кастеляна — все они росли вместе под присмотром строгой Стины и доброго, бесконечно терпеливого господина дэль Ари. Нянюшка следила, чтоб дети были должным образом одеты и сыты, а мастер Мерридин обучал их чтению с письмом и ненастными вечерами забавлял сказками. Всё закончилось, как только отец решил, что мальчиков пора обучать отдельно. Вместе с мастером Мерридином они уехали в Городец, Услада же с Красой остались при нянюшке, и учили их отныне лишь ведению хозяйства да пристойному благородным девицам рукоделию.
Впрочем, и это была неплохая пора. Тихоня Услада и бойкая озорница Краса проводили вместе дни напролёт, скрашивая дружбой невольное затворничество. Когда же случались в Ольховце балы или приёмы гостей, княжна была в тереме своего отца за хозяйку, а подруга её держалась рядом, всегда готовая помочь и советом, и делом, и весёлой шуткой.
Нянюшку дружба девиц совсем не радовала. Ей мнилось, что покладистая и скромная княжна наберётся дурного от оборотничьего отродья, и не так уж она была не права. Пока Услада кормила рыбок в пруду да любовалась цветами, рано созревшая Краса уже во всю морочила головы мальчишкам с поварни, тайком бегала на конюшню целоваться с миловидным младшим конюхом, а за рукоделием распевала жалостливые тормальские песни о безответной любви. Она же первой поведала княжне о всех тайнах отношений между мужчиной и женщиной и приохотила её к слезливым элорийским романам. Но любила Услада свою подругу вовсе не из-за этих причуд. Гардемирова дочь обладала тем, чего княжна не имела сама: книжная наука, вгонявшая Усладу в сон, Красе давалась на диво легко. Стину же не радовали её успехи: Краса знала о себе, что умна, и, к досаде няньки, не собиралась этого скрывать. К тому же к пятнадцати кругам девчонка вдруг сделалась на диво хороша собой: бела, румяна, станом тонка, ловка в движениях, словом, во всём-то она затмевала молчаливую и неяркую собою княжну. «Скорей бы Гардемир свою вертихвостку замуж сбагрил, — ворчала Стина, вроде, тихо, но так, чтоб было слышно всем вокруг, — не то хлебнём мы тут через неё сраму полной ложкой…»
Ворчливая старуха словно в воду глядела. Беда приключилась в Городце, куда вскоре после свадьбы братца Милоша (а вернее сказать, наследного княжича Милослава) княжну вместе с подругой пригласили на бал. Сразу после танцев в княжьем саду Краса исчезла, а
