кладовым: следовало проверить, всего ли хватает для завтрашнего торжества. На ходу нянька раздумывала про себя: «Это всё Краса, её поганый язык. Вот ведь дрянь, Гардемирово отродье! Знамо дело, на осинке груши не растут! Как по мне, так и вовсе не следовало везти Усеньку в этот беспутный Городец. Чего она там не видала? Танцев элорийских? Вестимо, куда те танцы завели дуру Красу: спасибо хоть князь её приказом замуж выдал, да услал за Ограду, с глаз долой. И правильно, поделом. Вольно ей было самой срамиться и подруг, благонравных девиц, в смуту вводить. Пусть теперь в Диком Лесу мужу рубахи латает да на ракшасов из окна пялится. А Усенька за богатым и знатным княжичем быстро утешится, забудет о дурной вольности тосковать. Вот только ухокрылу надо будет в пойло начать наливать понемножку пива, чтоб ночами спал, не орал зря».
А княжна, едва на лестнице затихли нянькины шаги, вновь поспешила к окну. Распахнув его настежь, Услада облокотилась о широкий подоконник и выглянула в залитый лунным светом сад. Впрочем, что это был за сад? Так, часть внутреннего двора, переделанная по княжьему приказу в место для её прогулок. Станет ли кто поливать здесь кусты и кормить рыбок в пруду, когда она уедет на чужбину? И позволит ли ей новая родня посадить хоть цветок в память об отчем доме?
* * *
Ночь прорезал тоскливый, оглушительный вой. Радим в раздражении швырнул о решётку пустой миской, однако крылатый паршивец и не подумал замолчать.— Вот я ж тебе!
Страж подскочил было к клетке, собираясь треснуть горластого нелюдя древком копья, однако старый Ельмень, смотритель зверинца, удержал его за плечо.— Не тронь. Пускай воет.— Да задолбал уже. Громкий, зараза, — проворчал недовольно Радим, снова усаживаясь на перевёрнутое ведро.— Не только громкий, вдобавок ещё шустрый и злой. Раньше-то он просто в клетке сидел, без цепи. Потом какой-то умник из князевых гостей вздумал его вот так же, как ты, копьём потыкать. Типа чтоб полетал напоказ. А ух ему как дал когтями прямо через решётку…— И что вышло?— А вестимо что: умника — на жальник*****, ухокрыла — на цепь. Только соваться к нему всё едино не советую. Коготочки-то вот они.Радим настороженно покосился на ухокрыла. Тот сидел под самым потолком, глубоко вогнав когти в брёвна стены, и таращился на людей своими жуткими глазищами.— Мда, коготки что надо. Подстричь бы.Ельмень усмехнулся:— Вот и займись на досуге.— Не, я пока на жальник не тороплюсь. Слушай, а как такого вообще поймали?— Это его Стина оприходовала. Он, вишь ли, повадился у княжны из пруда золотых карасиков таскать. Княжна, понятно, расстраивалась, что рыбки пропадают, ну, а нянька и решила подсуетиться, изловить вора. Она думала, видать, что это балует кто-то из наших, стража или дворовые. Оставила у пруда корец с самобулькой, а в неё сонного зелья намешала. Ух прилетел, рыбку слопал, глядь — а тут и запивка… Короче, с утра его взяли сонным и сразу определили в клетку на постой. Князь поперву даже думал, что можно будет его как-нибудь приручить и выпускать на ночь, чтоб мышей по крепости ловил, только из этой затеи ничего не вышло. Жрать с руки или там в клетку уборщика пустить — это ух живо выучился. А чтоб самому по команде к человеку подойти — нет, и всё тут. Сокольничий сказал, это от того, что он уж взрослый. Вот если бы взять совсем маленького нелюдёныша да с малых когтей к послушанию приучать, тогда дело пошло бы на лад. Князь как про то услышал, сразу распорядился поймать живую уху на развод. Хорошую плату обещал, только что-то охотничков на такое дело пока не находится.— Фу, ну к ящеру! — передёрнул плечами Радим. — Лучше б князь кота завёл.— Обычный человек так бы и сделал. Но то ведь — князь, ему желается диковинку у себя иметь, чтоб соседи завидовали… Слышь, идёт кто-то. По местам.
Хлопнула дверь, зазвучали лёгкие шажочки, и у пруда появилась княжна Услада в простом запоне и платке. При виде неё Радим вскочил с ведра, приосанился, расправил плечи, а Ельмень с трудом подавил тяжкий вздох. Он давно уже нёс службу при княжьем зверинце и с княжной познакомился в ту пору, когда она на четвёртом круге жизни вдруг лишилась матери.
Маленькая Усенька любила зверей. Именно в угоду ей князь перестал держать на цепи пойманных для всяких жестоких забав волков, медведей и тигров. Вместо этого во дворе построили крытые вольеры, свирепых хищников сменили робкие лани, барсук, семья белок и старая рысь, а для ухода за ними был приставлен смотритель. Рядом с зверинцем князь велел сделать прудик с берегами из камня и расставить вокруг в кадках живые кусты сиреней и роз. Понемногу ольховецкий зверинец стал одним из чудес Приоградья, а его маленькая хозяйка Усенька так же незаметно превратилась из девчушки во взрослую девушку, Усладу Радогостовну. И вот, уже завтра на княжий двор приедет её жених. Много всякого, не всегда доброго Ельмень слышал о свирепых нравах кравотынцев и о жалкой доле их жён. Оттого на душе у него было тяжко и беспокойно. Разве можно отдать их девочку этим горным волкам? Только ведь тут не поспоришь, отцу видней…
В отличие от Ельменя, молодой Радим совсем недавно был переведен на службу в княжий охранный взвод. Княжну он знал только взрослой славницей, первой девой Приоградья. На самом-то деле Радим полагал, что его невеста куда краше, но княжья дочь ведь обязана если не быть, то хотя бы считаться лучшей во всём. И потому, глядя, как княжна кормит рыбок, склонившись над прудом, он думал ревниво: «Жаль, что такой кусочек достанется кравотынскому неотёску». Княжич Идрис, за которого её прочили, слыл грубым воякой, да верно, им и был. Всем ведь известно, что отец его, князь Адалет, живёт в седле, ест с ножа, сам водит своё войско, и сына везде таскает за собой. И таким-то отдавать их княжну? Однако с князем не спорят, ему видней…
Примечания:
* По тем временам человек лет в 45-48 вполне мог считаться старым. Но в данном случае имеется виду не столько возраст, сколько особое положение Стины при княжьем дворе.** Ясочка - звёздочка. Стина - уроженка Восточной Загриды, и она нередко вставляет в речь слова своего родного языка.*** Девичья повязка
