Глава I Положение дел в начале 1813 года[4]
Немногие лишь события оказали такое важное влияние на судьбу народов, какое имело вторжение «Великой армии» в Россию. Опустошительная война, испепелившая широкую полосу на всем пространстве от Немана до Москвы, обозначила обратный путь Наполеона грудами трупов, орудиями, обозами, брошенными неприятелем; на месте городов и селений лежали кучи развалин; уныло скитались жители разоренной страны, поверженные в нищету и отчаяние. Несмотря на усилия русского правительства облегчить бремя зол, павшее на этих страдальцев, следы Отечественной войны остались надолго неизгладимы. Нравственное влияние успехов Наполеона заменилось в России чувством уверенности в силах, испытанных на деле; но народ, сделавший огромные пожертвования и понесший несметные потери, чувствовал необходимость мира для излечения язв, нанесенных войной, а войска русские, ослабленные, утомленные неслыханными лишениями, имели нужду в отдыхе. Сам Кутузов, уже на закате дней своих, и многие из сподвижников его желали окончания войны и считали полезным открыть переговоры, которые, по их мнению, должны были довершить торжество России славным миром.
И действительно – завоеватель, мнивший покорить всю Европу своему произволу, несмотря на удар, нанесенный его самолюбию неудачей войны 1812 года, готов был помириться с императором Александром на условиях, выгодных для России. Наполеон впоследствии, уже прибыв с сильной армией в Эрфурт, изъявлял своим приближенным наклонность к союзу с Россией, говоря: «Всего короче и разумнее было бы договориться напрямую с императором Александром. Я всегда считал Польшу средством, а отнюдь не главным делом. Удовлетворив Россию насчет Польши, мы получили бы средство унизить и уничтожить Австрию. Какие уступки не сделал бы император Александр, если бы мы, чтоб выйти из затруднения, уступили ему Польшу? Стоит только послать в главную квартиру русской армии, и – весь мир разделился бы между нами»[5]1.
Ежели Наполеон, в челе новой многочисленной армии, готов был не только прекратить войну, но и войти в союз с Россией, то нет никакой причины сомневаться в его расположении к миру в то время, когда «Великая армия» уже не существовала и когда предлежало ему создать новые силы. Заметим, что в начале 1813 года русские действующие войска были чрезвычайно ослаблены зимним походом, а резервы находились еще далеко; русские государственные финансы были истощены; содействие Пруссии, единственного из германских владений, на которое Россия имела право сколько-нибудь надеяться, не могло принести большой пользы, по истощению средств этого государства, а двусмысленное положение, принятое Австрией, угрожало, в случае неудачи, открытием враждебных действий из Галиции на сообщения русской армии. С другой стороны – средства Наполеона, несмотря на понесенные им потери, были огромны: Франция, благодаря контрибуциям, взысканным по праву сильного с побежденных государств, не оскудела в финансовом отношении; народонаселение ее могло выставить вновь огромную армию; а страх, внушенный в Европе многолетними успехами французского оружия, заставлял всех соседей Наполеона, кроме одних испанцев, покорствовать воле завоевателя и сражаться в рядах его армии.
Таким образом, на стороне Наполеона были почти все материальные выгоды, а на стороне императора Александра I – только надежда на готовность Германии присоединиться к нему, да и то в случае успеха русских войск. Готовясь продолжать войну за пределами России, он являлся защитником всех народов, угнетенных войнолюбивыми французами. Его увлекало высокое призвание, предначертанное ему Всевышним Промыслом. Да и мог ли император Александр полагаться на прочность договоров с Наполеоном? Единственным залогом соблюдения их являлось ослабление его могущества, и такой цели нельзя было достигнуть без новой войны, долженствовавшей положить предел преобладанию Франции в континентальной Европе2.
Но чтобы оценить вполне решительность, которой надлежало обладать, чтобы предпринять новую борьбу против гениального полководца, располагавшего огромными средствами большей части Европы, необходимо обозреть современное состояние германских государств и убедиться в том, что в начале 1813 года Россия вовсе не могла надеяться на дружное их содействие.
Королевство Прусское, низведенное, по условиям Тильзитского договора, в ряд второстепенных государств, и обязанное, по словам Наполеона, сохранением своего существования единственно заступничеству императора Александра I3, находилось в совершенной зависимости от Франции. Пруссия была принуждена заплатить огромную военную контрибуцию, а в ожидании окончательного удовлетворения домогательств французского правительства во всех важнейших прусских крепостях находились чужеземные гарнизоны. Жители Пруссии были обременены всевозможными поборами, которым предела нельзя было предвидеть. Подобно Бренну, отвечавшему на упреки римлян в угнетении их: «Горе побежденному», Наполеон писал к маршалу Даву: «Заставьте платить Пруссию, а когда она заплатит все, тогда все-таки останется у нас в долгу»4. Само собой разумеется, что, действуя таким образом, Наполеон не мог сомневаться в недоброжелательстве к нему прусской нации; все усилия его клонились к тому, чтобы обезоружить государство, которое, рано или поздно, долженствовало отмстить ему за все потери и оскорбления. Наполеон, желая предупредить всякое враждебное покушение прусского правительства, обязал его ограничить свою армию таким образом, чтобы она отнюдь не превышала 42 000 человек5. Казалось, что для Пруссии не предстояло ничего, кроме раболепного повиновения произволу завоевателя, до тех пор, пока будет угодно ему продлить ее жалкое существование.
