Нисколечко?
Нет.
И не из-за того, что Бавария — колыбель нацизма?
Нет.
Все, я сдаюсь.
Хорошо.
Хотя подожди-ка. Дело в Найджеле, да? Можешь не отвечать, я совершенно уверена, что это все из-за Найджелы. Ведь так? Молчи, молчи, Телеман, я и так вижу, на тебе это просто написано.
Нина права. Телеман думает о Найджеле Лоусон. Он думает о ней часто, хотя говорить об этом не любит.
Все началось с того, что Нина подарила ему на день рождения «Соблазны Найджелы». Он поблагодарил и подумал, что партнеру дарят кулинарную книгу, когда отношения идут к концу, но вслух ничего не сказал. Наоборот. В том, чтобы принять любой подарок, ничем не выдав разочарования, Телеману нет равных. Он отлично умеет это с детства: однажды ему подарили на Рождество ткацкий станок, и он понял по глазам отца, что тот долго переубеждал маму, но проиграл, мама была вся в предвкушении, и Телеману не захотелось ее разочаровать, он живо и радостно поблагодарил и все Святки что-то ткал. Подарок, усвоил Телеман, строит отношения между дарителем и одариваемым, его ценность в этом, а не в нем самом. И книгу Найджелы Телеман сначала счел подарком как раз такого рода. Но непонятно почему он то и дело листал ее. В книге, как водится, были рецепты, фото готовых блюд, описания, как что делать, но он нашел там и фотографии самой Найджелы, она в разных нарядах колдует у плиты над кастрюльками, что-то нюхает, смешивает, взбивает, переливает, например молоко из стакана в большую плошку, кладет что-то в рот или собирается положить. И взгляд у нее то милый, то лукавый, а то и нахальный даже. Если она одета в черное, вид у нее страшно неприступный, к такой Телеман не рискнул бы ни подойти, ни тем более заговорить, но когда она стоит в своем тоненьком голубом свитерке и держит в правой руке, например, плошку клубники со сливками, а в левой ложку, то вся она такая нежная, такая ранимая, что прямо видно, как она нуждается в заботе и утешении человека вроде Телемана.
Еще ему нравится, что Найджела такая большая. У нее есть бедра, например. И грудь.
Разговорился с одной дамой в «Лидле».
Вот как? Понятно.
Бертольд и Сабина играют с ее детьми, и я понял, что ей было неловко увидеть меня и не перекинуться парой слов.
И что она сказала?
Ее зовут Лиза, она из Америки. Она долго рассказывала мне о каком-то здешнем замке, что он совершенно сказочной красоты, до потери пульса просто, и где-то здесь совсем неподалеку, если я правильно понял.
Нойшванштайн.
Да. Так вот эта женщина долго-долго вынимала душу из своего парня, что им надо поехать в Европу посмотреть этот замок, а он ни в какую, ему хотелось в Мексику, короче, нашла коса на камень, дело едва не кончилось разрывом, но потом она его все-таки допилила, они приехали в Европу, и замок так их потряс, что парень прямо тут же сделал ей предложение, и на свадебных приглашениях они напечатали фото замка, и свадебный торт заказали, конечно же, в форме замка, и теперь у них двое детей и они приезжают сюда каждый второй год.
Понятно.
We have so much fun in Europe[9], повторила она несколько раз.
Понятно.
Я даже думал эту фразу записать.
Запиши.
Пока я ее не забыл.
Думаешь вставить в свою пьесу?
Возможно.
Хорошо. Когда вы встречаетесь снова?
Мне это и в голову не приходило.
Черт, опять села батарейка в зубной щетке.
Обидно.
Обидно? Да это тоска!!! Она, считай, новая.
Ну, поставь ее на ночь заряжаться.
Я каждую ночь заряжаю свою зубную щетку.
А ты не думаешь послать рекламацию в фирму «Браун»? Я считаю, нельзя им спускать, когда они продают нам товар ненадлежащего качества.
Ты прав! А так можно? Думаешь, они ответят?
Ответят еще как. Поддержание вежливых отношений с клиентами — суперважная вещь для таких фирм. Не сомневаюсь, что в эту самую минуту человек семь, нет, восемь сотрудников сидят и только и ждут, когда ты напишешь им письмо.
Раз в день Телеман надолго запирается в ванной комнате.
Нет, его не мучают запоры, но ему нравится сидеть в полном одиночестве и думать о театре.
Чтобы следить за временем, он включает Нинину электрическую щетку. Он считает, что имеет полное право подарить лично себе те крохотные полчасика, за которые она разряжается. Телеманово время, так он его называет. Или время Театра. Граница между ними условная. Человеку стороннему не удастся заметить, где кончается время Телемана и начинается время Театра. Телеман и сам не всегда это понимает.
Иногда он думает о театре так напряженно, что когда щетка отключается, он забывает сунуть ее в зарядку. Так она и стоит на бортике раковины, использованная и одинокая.
Телеман! Что случилось?
А? Что? Все в порядке. Мне просто снился сон.
Какой?
Да ерунда всякая.
Никакая это не ерунда. Все, что происходит с тобой, для меня важно.
Что, правда?
Конечно.
Ничего себе!
А для тебя это не так? Когда что-то происходит со мной?
Нет, ну да... Я просто не формулировал этого так... так, что ли, конкретно.
Что тебе снилось?
Если ты так настаиваешь — мне снился Чарльз Саатчи.
А кто такой Чарльз Саатчи?
Некий богатый англичанин. Он родился в Багдаде в еврейской семье, в Лондон его привезли, когда ему было четыре. Я не совсем знаю, почему они переехали. Возможно, быть евреем в Багдаде не так просто. Как бы то ни было, позже они с братом открыли огромное рекламное бюро. Еще он коллекционирует современное искусство.
А почему он тебе приснился?
Понятия не имею.
И что происходило в твоем сне?
Там был роскошный дом, знаешь, такой богатый лондонский особняк белого кирпича в несколько этажей с видом на парк, большой ухоженный парк, сплошь застроенный вокруг такими же дорогими домами. Мне надо войти в дом. Я чувствую, что там в доме человек, которому важно, чтобы я вошел. Но Чарльз Саатчи не пускает меня, загораживает дорогу. Он стоял перед дверями и улыбался, как улыбаются эти денежные мешки, типа «и не думай сюда попасть, забудь дорогу, тебе здесь и через тысячу лет ничего не светит», понимаешь, о чем я, да? И вот он стоит улыбается, а меня такая ярость взяла, я ему говорю — подавись своей улыбочкой, а он хоть бы хны, стоит себе и стоит, и я понимаю, что сделать ничего не могу, и злюсь, и так тошно, а он только шире улыбается.
