сверстницей Марка, она умудрилась организовать собственную компанию, не имея в кармане ничего, кроме отложенных стипендий. Скопив в арсенале скромный капитал, Лина арендовала небольшой офис, наняла нескольких инженеров и стала принимать заказы на проектную документацию для нежилых объектов капитального строения. Затея оказалась настолько прибыльной, что через год офис был выкуплен, штат расширен, зарплаты увеличены.
Разумеется, Марк гордился своей супругой. Однако с каждым днём ему всё тяжелее и тяжелее было выносить её командный тон. И тон, надо сказать, становился всё твёрже. Потому Марк и решил: эта квартира будет только его собственностью. Собственностью и личной территорией, на которой властной и амбициозной Лине придётся мириться с чужими порядками.
Ладонь Марка нечаянно скользнула на плоский животик жены. Упругий и нежный, он словно был создан для того, чтобы его гладили, целовали и вожделели. Однако Марка, словно кипятком, обдало тоской: этот животик он мечтает увидеть надутым и обитаемым. Но он пуст который год. И дело совсем не в патологических отклонениях. Просто так решила Лина: «Сейчас будем жить для себя, заработаем на жизнь, а дети – потом». Марк был не согласен, но переспорить «спираль» не мог.
Марк думал о себе, как о хорошем отце. В перспективе. Он считал себя достаточно сильным и умным человеком, способным и вынести все невзгоды отцовства, и воспитать своих детей порядочными. В пример своим родителям. Или даже, в немой упрёк. Ведь ему, Марку, не выпало на долю ни родительской опеки, ни должного воспитания. Карусели, розовые шарики, карнавалы и звонкий смех, прочно засевшие в ассоциациях многих людей, были так далеки от его детства, как далеки друг от друга атеист и священник во время службы в церкви. То есть физически были рядом, через дорогу, в квартирах сверстников, но не у него. У Марка было нечто другое: ободранные обои, затянутый чёрно-жёлтой плесенью пустой холодильник, заблёванные полы и устойчивый запах перегара.
Но и это всё Марк спокойно перенёс бы, так как с детства отличался сообразительностью и мировоззрением, несвойственным окружению, если бы не…
Если бы не регулярные потасовки со стороны родителей. Многократно ему, тогда ещё семилетнему мальчишке, приходилось вызывать скорую помощь для своей матери. Ей, пьяной вусмерть, нередко перепадало от буяна мужа. Нередко это приводило к поломке носа, выбитым зубам и ножевым ранениям. Случалось и Марку перепадало от тяжёлой отцовской руки. А бывало и от ступни.
Органы опеки часто интересовались судьбой Марка. Но то, что они могли предложить, пугало больше ежедневных попоек. Детский дом представлялся Марку своеобразной колонией для малолетних, где над ним будут издеваться и лишат личного пространства. И, по большому счёту, был прав.
Хотя сейчас, по истечении стольких лет, Марк искренне сомневался в своих решениях. Тогда он открыто врал, выгораживал родителей, находил нелепые оправдания для них, и для самого себя. Словом, делал всё, чтобы его не забрали. Теперь же Марк считал, что детский дом мог дать ему самое главное – возможность учиться, и, впоследствии, получить высшее образование. Ведь интеллектом он не обделён, и способности к большинству предметов у него были, но за стенами школы учёба переставала его интересовать. А как она могла его интересовать, когда дома ждали только пьяные крики, драки, подзатыльники и пустая корзинка для хлеба? Марк пробирался в собственную квартиру тише партизана, идущего на диверсию. Не создавая лишнего шума, он старался сварить себе на обед макароны или какую-нибудь крупу, в надежде поесть до того, как им заинтересуются «перегародышащие драконы». Если последние интересовались им слишком рано, обед (он же, по совместительству, и ужин) мог быть разбросан по полу. И дай то Бог, чтобы кипяток не оказался за шиворотом. А после, получив смачную оплеуху, Марк мог выслушать многочасовую лекцию на тему: как следует наказывать за воровство и неблагодарность. При этом у Марка часто возникал вопрос: "А кому именно я не благодарен? Инвалиду бабушке, с чьей пенсии я покупаю макароны и крупы? Ну уж нет! Ей я благодарность выказываю на высшем уровне – живу с ней в одной комнате, сплю на полу, регулярно выношу за ней санитарное судно, стригу ногти, купаю и кормлю. А кто, ели не я, будет ухаживать за сумасшедшей старухой, парализованной ниже спины? Геронтологический центр? Возможно. Но туда не пускает садист сынуля, размахивая бумагой о признании её недееспособности».
И не пускал ведь из великой любви. Правда, любовь эта не к матери, а к выпивке. А она, выпивка, женщина коварная – любит деньги, и не любит тех, кто умеет зарабатывать. Вот и приходится её возлюбленным идти на разные низости. К примеру: отбирать силой деньги у матери инвалида.
Марк никогда не знал, почему бабушку парализовало (впрочем, догадывался, вспоминая, что в тот день, когда она получила перелом позвоночника, в их квартиру наведался участковый), зато знал, как она стала сумасшедшей. Феназепам – хорошее снотворное, и анальгетик тот ещё, но вот побочный эффект – деменция.
Получив на старости лет такой удар от жизни (и не только от жизни), бабушка Марка не нашла для себя ничего лучше, чем превратить приём лекарства в наркоманию. Всего-то требовалось выпить две таблетки вместо одной, а дальше по геометрической прогрессии.
Многих сверстников Марка жизнь в подобной среде поломала. Но не его самого. Всегда, даже в самый тяжёлый и голодный день, он мог забиться в свою постель (старый матрас, постеленный на пол, рядом с бабушкой паралитиком) и включить допотопный телевизор. Он был его отдушиной и спасением, единственной реальностью, которую мозг мог воспринять.
А ещё были книги. Много книг. Все из взрослой библиотеки. Туда ему выправили абонемент органы опеки. Мальчик особенно тяготел к фантастике и фэнтезии, а фонд детской литературы обладал весьма скромным арсеналом в этой области.
Возможно, именно бегство от реальности помогло Марку справиться с нелёгкой судьбой, и вырваться на достойный уровень жизни. Но, даже на этом уровне, жизнь не превратилась в сказку. Ужасы детства в неблагополучной семье сменились тошной рутиной. Учёба в колледже до обеда, после обеда – подработка, вечер – на уроки, и снова по кругу. И ничего не изменилось после учёбы – разве что подработка стала работой, и была теперь и до, и после обеда. Ну и уроки сменились бытовыми обязательствами женатого мужчины.
Поток воздуха ворвался в распахнутое окно, надув плотную портьеру точно парус древнего корабля. Ночная свежесть и прохлада окутали Марка, заставив свободно вздохнуть. Лина же конвульсивно подёргалась, давая понять что замёрзла. Марк укрыл пушистым пледом супругу, и прижался ещё сильнее. Он очень
