Книга Обет без молчания - Ольга Володарская

На похоронах плакали все, кроме Бори. Зато на поминках он единственный напился. Мама была в шоке. Её Борюся даже в шальные студенческие годы ни разу не показался ей на глаза не только бухим, она от него и запаха никогда не улавливала. Она искренне верила в то, что сын совсем не пьет. Как-никак в ОАЭ живет и работает, где сухой закон.

— Почему сухой? — заплетающимся языком вопрошал Боря. — Очень даже мокрый. В эмирате Аджман, где мы строим квартал будущего, есть аж два алкомаркета. Гастарбайтеры из Пакистана и Индии устают очень, им надо снимать напряжение, вот для них их и открыли. Да еще для русских. А в Дубае хоть залейся вином. Только дорого…

— То есть ты начал пить? И кто тебя этому научил? Внучок шейха?

— Али не тронь. Он мой кореш. И если бы не он, меня бы тут не было.

— Спи уже, алкаш. — Его пытались уложить уже не первый раз, но Боря вскакивал и метался по квартире, что-то ища. Что — он сам не знал.

— Да не пью я, мам. Просто хреново мне, грустно, вот и развезло с трех рюмок.

— А почему тогда так плохо выглядишь? Худой, мешки под глазами.

— Работаю много, устаю.

— Зачем же надрываться?

— Чтобы заработать денежку.

— Да тьфу на нее! Все у нас есть: квартира, дом, гараж. Можешь продать что-то, разменять, и у тебя будет свое жилье. Не рви ты жил, сынок.

— Ничего продавать и менять мы не будем. Квартира — сестре. Дом — тебе. Гараж — Витьку, — так звали зятя, и он был неплохим автомехаником. — А себе на жилье я как-нибудь заработаю.

Боря еще что-то бормотал, но вскоре уснул, а когда пробудился, был ясный день. В квартире — тихо. Сестра Дашка с мужем Витей на работе, их дочка в садике, а мама, наверное, ушла в магазин: она вчера сетовала на то, что в холодильнике нет нормальной еды, одна дрянь, типа сосисок да йогуртов.

Голова, как ни странно, не болела. Боря, сходив в уборную, прошлепал в кухню, глянул на часы на микроволновке — они показывали половину десятого. Не день, но утро в самом разгаре. Отоспался так отоспался. Вот и не болит голова. Дрых больше полусуток.

Боря налил стакан воды, залпом выпил и включил чайник. Голова не болела, а сушняк все же был. Хотелось сладкого каркаде — он присылал сестре отборный, приобретенный на рынке Омана. Пока грелась вода, Боря изучал холодильник. Думал, что из той дряни, лежащей в нем, съесть. Выбрал творожный сыр. Намажет его на тост, накроет долькой помидора и за милую душу слопает. Да, с большим удовольствием он бы поел молочной кашки или лапши, но готовить Боря не умел.

Сунув хлеб в тостер, он отправился в ванную. Надо умыться и зубы почистить, а то глаза заспанные, а во рту, как говорится, кошки нагадили. Выдавливая пасту на щетку, Боря смотрел на свое отражение. Да, права мама, выглядит он не ахти. Что похудел, это неплохо. Полным Борис не был и раньше, но жирок имел. А все потому, что мало двигался. Работа сидячая, а спорт — это не для него. В результате щечки и складочка на пузе. Сейчас же ни того, ни другого. Он идеальная вешалка: подкачаться немного, и можно на подиум выпускать. Рост сто восемьдесят пять, вес семьдесят семь. Три кило мышечной массы набрать, и станет как Криштиану Роналду.

Но тот загорелый, пышущий здоровьем, а Боря бледный, даже чуть синеватый. Не скажешь, что живет на берегу Персидского залива. Впрочем, почти все европейцы, работающие в ОАЭ, выглядят так же. Выйдя из офиса, прыгают в машину, едут домой, развлекаются в гигантских торговых центрах, моллах, где, кроме привычных ресторанов и кинотеатров, имеются выставочные комплексы, аквапарки, океанариумы, даже искусственные снежные склоны.

Как это ни странно, Борина бледность и новообретенная худоба на Ближнем Востоке считались привлекательными. Ее увеличивали светлые волосы и бледно-голубые глаза. В Америке он не котировался: там ценились накачанные и загорелые, с улыбкой от уха до уха, а Боря был сдержан в эмоциях. Но в Эмиратах его иначе воспринимали. На него заглядывались женщины, а мужчины ревновали их к нему. Фати как-то обмолвилась, что ей завидуют подружки. Она умудрилась отхватить не только успешного, но и невероятно красивого парня.

Вспомнив об этом, Боря хмыкнул. Если он сейчас выйдет во двор, на него никто и не посмотрит. Подумаешь, белобрысый дрищ! Вот если бы он прикатил на своей тачке, тогда другое дело…

Тостер пиликнул. Борис вернулся в кухню, поел, но без аппетита. Сыр оказался невкусным, каким-то пластмассовым, а чай не подвел. Попивая его, Боря вернулся в комнату. Что-то не давало ему покоя.

Плюхнувшись на диван, он понял — семейный архив! Вчера он мотался по квартире в поисках. Бабуля хранила его у себя в комнате (в ней он и спал), перекладывая с места на место. То он в столе лежал, то на антресолях, то в диване, в ящике для подушек. Боря вчера все проверил, но искомого не обнаружил. Может, спьяну? Он встал, отодвинул лежанку. Ничего, кроме старых сапог. Либе не позволяла выкидывать и их. Кожаные, на толстом натуральном меху, они казались ей невероятно ценными. Дочка щеголяла в них в детстве по дому, но на улицу не выходила: когда доросла до каблука, ее нога переросла тридцать пятый размер. Да и устарели сапожки. Внучка тем более не собиралась носить старье даже дома. А выкинуть не могла — бабуля запрещала.

«Теперь все отправится на помойку, — подумал Борис. — Не только башмаки и этот диван, а вся мебель Либе, ковры, занавески, обои… Останутся только фарфоровые немецкие тарелки да фигурки. Они имеют хоть какую-то материальную ценность. Остальное — хлам. И от него, конечно, пора избавиться, но… Так жаль!»

Боря понимал, что это глупо. Он сам, живи в этой квартире, сделал бы то же самое. В комнате Либе нет антиквариата, обычное старье. Но когда оно перекочует на свалку, а пол, стены и потолок будут покрыты новыми современными материалами, не останется бабушкиного духа. Только память о ней, да и она вскоре иссякнет…

Он снова загрустил, но тут зазвонил телефон. Это Фати желала с ним поговорить.

Едва они начали диалог, как раздался мамин голос:

— Сынок, ты встал?

— Да, — ответил он.

— Как себя чувствуешь?