Как ни странно, со временем я привыкла. Ко всему привыкает человек.
Я очень быстро начала жить сегодняшним днем, наслаждаться каждой секундой по полной. Немногие люди понимают, какая это роскошь: посвятить несколько минут любимому делу. У обычного человека минимум шестнадцать часов в запасе для его занятий, а в молодости, когда можно спать поменьше без ущерба для восприятия, так и все восемнадцать.
У меня было только восемь. Сюда нужно было впихнуть работу, родных, еду и хоть какую-то физическую активность, потому что лежать лёжнем половину жизни не очень здорово.
Я предпочитала танцы. Балет я в своё время забросила — не до него было. Позанимавшись какое-то время художественной гимнастикой, я это дело тоже оставила. Не моё. Травмоопасно очень, тренировки лютые, да и времени — драгоценного времени — многовато забирает.
Мне повезло. Буквально под моими окнами открыли танцевальную студию. Преподавали все жанры: от классических, вроде вальса и танго, через латину и рок-н-ролл до брейка и танца у шеста. Последний, кстати, от художественной гимнастики недалеко ушёл, если тренер хороший попадётся. Алла давала нагрузку от души: за час занятий форма промокала насквозь.
Зато после я чувствовала, что в самом деле живу.
А то, по правде, иногда я начинала сомневаться, где именно — реальность, а где — вымысел и сон. Будто в аварии я выжила по чистой случайности и сейчас живу как бы взаймы, за чужой счёт.
За счёт той самой принцессы.
Забавно, но имя девочки, в теле который сплю, я узнала только в монастыре. Придворные ее звали Ваше Высочество, а люди, которые её могли бы звать по имени, вроде сестры или родителей, с ней не общались.
В пансионе же она стала просто одной из учениц. Катраона Махони, первая группа.
Как ни странно, при монастыре принцессе жилось повеселее, чем во дворце. У неё даже подруга появилась. Не сразу, правда.
На третьем году обучения, помимо десяти девочек-семилеток, в пансион привезли одного «переростка». Ей уже исполнилось десять, и поскольку она оказалась достаточно образованна, то есть уже умела читать, писать и считать до ста — её определили в подходящую по возрасту группу, то есть в ту же, что и принцессу.
Калеку-хромоножку, как ласково называли её монахини, другие девочки старались не замечать. Принцессу даже не дразнили — она просто не существовала для них.
Весь этот мир был буквально пропитан магией. Особенно правый берег реки Абхайн в столице.
Все аристократические семьи кичились тем, что даже свечи зажигают заклинанием. Тех, кто по прихоти генетики рождался без волшебной составляющей, ждала незавидная участь изгоев. Пустышки — так их мило называли — вычёркивались из родовых книг по достижении совершеннолетия… Если, конечно, до него доживали.
Только лет двести назад многие аристократы, чтобы не портить себе репутацию, избавлялись от детей, лишенных магического дара. Времена изменились, законы ужесточились, так что теперь таких пустышек «всего лишь» оставляют в приютах. Обычно уже к трём-четырём годам становится понятно, на что способен ребёнок.
Так что решение моих родителей сдать меня в пансион оправдано по местной морали. Они и так тянули до последнего.
О том, что магия иногда просыпается позднее, мы с принцессой вычитали в монастырской библиотеке. Редко, но случается такой конфуз. Отсюда, собственно, и сильные маги, иногда рождавшиеся среди простых людей. Их, конечно, выкупали у родителей и усыновляли бездетные аристократы, но сам факт появления таких исключений говорил о многом.
Например, о том, что простолюдины и аристократы перемешаны родословными куда теснее, чем вторым хотелось бы признать.
И о том, что о генетике и спящих признаках тут пока ещё понятия не имеют.
Новая девочка оказалось тихой даже по меркам монастыря. Но, поскольку она не имела каких-то внешних проблем, бедняжка быстро стала беззащитным объектом для издевательств сначала третьей группы, а потом, поскольку паскудство заразно, и всего пансиона. На нее выливали суп на обеде, помои на кухне, чай за завтраком. Подсовывали крапиву в обувь, а потом, хихикая, смотрели, как несчастная плачет от боли. Надо отдать ей должное — она не жаловалась, терпеливо снося тычки и подсечки.
На исходе второй недели сентября новенькую затюкали окончательно. Я смотрела на происходящее глазами принцессы и понимала, что скоро у нас на руках будет суицидник.
В этот вечер я засыпала с твёрдым намерением вмешаться. То ли мой суровый настрой поборол сценарий сна, то ли принцесса отвлеклась, но когда я заметила стайку девочек, что-то бурно обсуждавших на углу у коровника, ноги мне подчинились. Вместо того, чтобы скрыться в здании, я целенаправленно двинулась к несанкционированному собранию молодёжи.
Где-то на полпути я почувствовала, что теряю контроль. До сборища оставалось ещё шагов пять: мне уже видно было сидящую на земле покорно склонившую голову новенькую. И я не стала дожидаться, когда ей все-таки выльют на голову очередные помои.
— Беги сюда! За мной! — повелительно рявкнула я и развернулась. Испуганная принцесса драпанула со всех ног уже без моего участия. Мне только оставалось надеяться, что истязаемая девчонка еще не совсем овощ и сообразит припустить следом.
Сообразила. За спиной раздался топот сначала одной пары ног, потом целой орды. Вдогонку неслись гневные возгласы — ученицам не понравилось, что их лишают развлечения, а со спины меня сразу не признали. Бежала я, чуть прихрамывая, нога то и дело подворачивалась, и надолго бы принцессиных сил на этот спринт не хватило... На глаза попались очень удачные заросли у самого забора. Мы как раз завернули за угол здания, пропав на секунду из поля зрения погони.
Я снова перехватила управление телом и дернула девчонку за руку, ныряя в лопухи. Измажутся, конечно, в зелени, но зато не побьют.
Стая хищных девиц пробежала мимо.
— Тебя как зовут? — прошептала я, приподняв голову из лопухов и оглядевшись. Вроде не караулят, но лучше отсидеться, чтобы наверняка. Боец из меня сейчас никудышний, как, впрочем, и бегун. Вот в реальности я бы им показала, а во сне, увы, я по-прежнему жалкая дцпшница.
— Хилли, — то ли прошептала, то ли всхлипнула девочка. Я вгляделась в её лицо.
Её недавно привезли, что не совсем обычно. В пансион принимали с шести-семи, и в основном в этом возрасте от таких, как мы, и избавлялись, а Хилли выглядела на принцессин возраст, то есть лет на десять.
— А меня Катраона, — представилась уже принцесса. Похоже, она совершенно не возражала против небольшого приключения. Страха в ней я не чувствовала — только возбуждение и азарт. И ещё робкую радость от того, что с ней кто-то разговаривает, и не по делу. Соскучилась, бедняжка, по человеческому общению.
Я хотела снова приподняться из лопухов, чтобы проверить, чисто ли вокруг, но поняла, что принцесса снова владеет собственным телом. Интересно, она заметила, что я ею управляла? Или — как это иногда бывает — «сама не знаю, что на меня нашло, оно само получилось»?
