Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Папа был очень честным и бескомпромиссным человеком! И когда, по приезде в Петрозаводск его попросили заполнить анкету, он честно написал, какими иностранными языками владеет: польским, немецким, французским, идишем и ивритом со словарем. Конечно, для этой организации он был просто находкой.
Но папа наотрез отказался. Тут же у него начались проблемы, и наша безмятежная жизнь стала рушиться. Тогда один мудрый человек сказал: «Уезжайте! И подальше!» Подальше? Куда? Ведь только что к нам в Петрозаводск переехала бабушка, вся семья в сборе, получили новую большую квартиру. У родителей были прекрасные перспективы на работе, я учился музыке!.. Опять объявления в газете «Советская культура». Родители смотрят вакансии в других городах. Пришлось делать обмен Петрозаводска на Ереван.
Снова с нами едет рояль. В Ереване у нас трехкомнатная квартира с видом на Арарат, у родителей хорошая работа, я продолжаю учебу, но… никто, ни один человек не говорит по-русски! Опять новые люди, новые друзья, учеба и знакомство с армянской культурой, с языком. Скоро я почти в совершенстве стал говорить и писать на армянском языке. Надо сказать, что жизнь в Ереване я вспоминаю с любовью. Может быть, потому, что это было время юношества – с 14 до 17. Первая любовь, первая рюмка армянского коньяка, первая сигарета. И, наконец, первый диплом. Теперь я пианист, педагог, концертмейстер! Слово-то какое красивое! Подаю документы в Ереванскую консерваторию. И родители недолго думая решают уезжать. В Москву! Опять рояль с нами. Но теперь это уже и мой рояль. Я играл и учился на нашем Блютнере. С ним я сдал госэкзамен. Снова его, бедного, нужно везти в контейнере!
В Москву тогда было не так-то просто переехать. Для этого надо было получить в Моссовете разрешение на прописку. Тут была задействована моя бабушка, Михайлова-Ценина Наталия Ивановна, родившаяся в 1882 году. Совсем недавно, после ухода из жизни моего папы, я нашел конверт со старинными документами моей бабушки. Это свидетельство о рождении, свидетельства о ее квалификации и много других. Там же была старинная фотография с подписью «Руднев» (бабушкина девичья фамилия была Руднева). Руднев был командир крейсера «ВАРЯГ». Помню, как бабушка брала в руки эту фотографию и говорила, что это ее дед. Она работала в больницах сестрой милосердия. Однажды, во время пожара в детском доме, она вынесла из горящего здания около 40 детей. Ее чествовали как Героя Труда, а диплом ей вручал Луначарский. Но это с ее слов. Мы собрали документы вместе с этим удостоверением Героя Труда и отправили в Москву Председателю Совета Министров СССР Косыгину. Положительный ответ пришел через месяц. УРА!!! Мы опять переезжаем. В Москву! С роялем! Опять контейнер. Обмен квартиры. Но теперь за трешку с видом на Арарат дают смежную хрущевку-двушку в Люблино.
Вот мы в Москве. Конечно, привыкали очень тяжело. Все не так, люди другие, совсем нет знакомых. Нет мебели. Но зато Москва, хотя и Люблино.
4
Меня направили по распределению в музыкальную школу педагогом. А мне всего 17 лет, и в голове ветер. В школе было вечернее отделение. Там учились взрослые ученики. Как ни странно, они мне были ближе и, как мне казалось, я им тоже. Был у меня ученик, который работал в ЦК КПСС. Он очень любил джаз – вот такой парадокс! И мы с ним играли блюзы, соул, джазовые этюды Оскара Питерсона! После урока он садился в черную «Волгу» с мигалкой и уезжал на работу. Звали его Слава. Впоследствии он очень много помогал нам. Пока существовал ЦК КПСС.
Началась другая жизнь. Другая жизнь с музыкой, с другой музыкой. С джазом. Началось познание американской музыки. Я день и ночь слушал ее, изучал все жанры. Включал магнитофон и параллельно его звучанию начинал играть ту музыку, которую слышал. Я хрипло пел, аккомпанируя себе, одновременно со всеми джазовыми звездами – Рэем Чарльзом, Эллой Фицджеральд, Элвисом Пресли. Слушал я также оркестры Дюка Эллингтона, Куинси Джонса, бразильскую музыку; научился играть на саксофоне, записался пианистом в самодеятельный джаз-оркестр при Дворце культуры, который сыграл очень большую роль в моем становлении как эстрадно-джазового пианиста. В музшколе я проработал два года. За это время изучил испанский язык, поступил на подготовительные курсы в Институт культуры. И вдруг повестка о призыве в армию! Что тут началось! Мама рыдает день и ночь! Сетует, что у нее сын, а она всю жизнь хотела дочь, потому что сына должны забрать в армию! Она уже с моего рождения боялась, что меня заберут, а армия – это ужас! Папа теперь должен был искать знакомых, чтобы я не пошел в армию или «случайно» попал служить в Москву… Папа, конечно же, нашел знакомых, которые пообещали ему, что я буду служить в Москве и в выходные ночевать дома.
5
Я ушел в армию. Обещания знакомых не сбылись, я попал в танковые войска. В славный город Владимир. В учебное подразделение. Выучили меня на механика-водителя танка. Еще одна специальность! Сказали, что после армии танкистов с удовольствием берут в трактористы. Какая перспектива!
Каждый день в 6 утра, после 10-километрового пробега, проводилась зарядка, потом бегом на завтрак – и сразу на занятия. Матчасть танка, мотор, устройства разного рода и многое мне, воину с музыкальным образованием, понять было почти невозможно. Но я должен был понять, выучить и сдать экзамен. В первые 2–3 месяца ни один из начальников, командовавших нами, ни разу не произнес правильно мою фамилию. Особенно отличился старшина роты, который в первую же вечернюю поверку, долго тужась и вглядываясь в список, вдруг выкрикнул: «Керогазов!» У меня и в мыслях не было, что это обращение ко мне. Я молча стою, вытянувшись. Еще раз: «Керогазов!» – уже более командно. Тут меня тихо толкает рядом стоящий солдат: «А может, это ты?» Оказалось, точно я. Позже все привыкли к неверному произнесению, да и я привык.
Было тяжело и сложно. Но было единство. Никто никогда меня не унижал, не заставлял ходить, скажем, на четвереньках и лаять, никто не обзывал меня по национальному признаку, не было слова «дедовщина». Мне, конечно, могут возразить те, кто служил в других частях, где были другие начальники, где царили жестокость и унижения. Но у нас этого не было. Была служба и учеба. И я рад, что попал в армию. Там становишься настоящим мужчиной.
Через 9 месяцев после учебки меня забрал к себе начальник военного оркестра полка дирижер капитан Светличный.
Мне открылась другая музыка – военная. Я никогда не предполагал, что так полюблю ее. Иногда мне приходилось играть на тромбоне и саксофоне или на большом барабане. Но главным моим духовым инструментом была огромная туба! Я знал все марши и мог повторить их на фортепиано. Очень любил строевые смотры, праздники… Наш оркестр 1 Мая, 7 Ноября, 9 Мая всегда был на главной площади славного города Владимира, около знаменитого Успенского собора. Как же это было красиво! Медь военного оркестра блестит на солнце, чеканя шаг, идут солдаты и офицеры и впереди – военный дирижер в парадной форме!
Вечерами я играл, уже на рояле, в Доме офицеров на танцах, в Доме культуры Владимирского тракторного завода, участвовал в самодеятельности.
Но это все-таки была армия, со своей дисциплиной, тревогами, зимними строевыми смотрами, когда солдаты маршируют в лютый мороз и от них идет пар, а ты стоишь часами на плацу и дуешь, мундштук примерзает к губам и ты не чувствуешь ног, в глазах мелькают мошки…
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
