– Понял я, коман… – В эфире клацнуло, щёлкнуло, инаступила тишина, нарушаемая помехами. Связь прервалась.
– Сына, я к машине, попробую завести. Прикрой меня,стреляй во всё, что шевелится. Махну рукой – рви когти к барбухайке. Усёк?
Радист коротко кивнул, и старлей змейкой – бережёного Богбережёт – припустил к грузовику.
Это был древний «Датсун» с правым рулем, Кораном на торпедеи… ключом в замке зажигания.
– Аллах акбар, – хмыкнул Семён, поворачивая ключ,нажал на газ. Горячий двигатель немедленно ожил, и на душе сталовеселей. – Эй, сына, к машине, – распахнув свою дверь, махнул рукойПесцов, тут же взялся за «калашникова» и, пока радист бежал, бдел – весьпревратился в зрение, в слух, слился с автоматом…
Однако ничего, боец подтянулся, обежал машину и, открывлевую дверь, прыгнул на подножку:
– Товарищ старший лейтенант…
И не договорил. Из-за камня, куда уполз недобитый дух,хлестнула очередь. Радист дёрнулся, охнул, обмяк и мешком свалился на истёртоесиденье. Пули пробили каску вместе с головой… и безнадёжно испортили переноснуюрацию.
– Сука! Падла! Гнида! – заорал Семён, бахнул закамень из подствольника, выпустил длинную очередь – и дал полный газ на позициюНаливайко.
Там дела шли повеселей прежнего: «сварка» замолчала,нападающие попритихли. И всё равно – трое убитых, один тяжелораненый… и патроныс гранатами конкретно на исходе. Разбитая рация, марево над перегревшимсяпулемётом… и опять же подстреленный – впрочем, хвала Аллаху, легко – прапорщикНаливайко.
– Ваня, – проорал ему сквозь автоматный лайСемён, – карета подана, снимайся…
– Сейчас. – Наливайко трудно оторвался от ПК, постволу которого, опять же от перегрева, шли радужные разводы, оглянулся наокровавленного наводчика: тот яростно тянул за тросик, взводя затворагээса. – Харэ. Давай хабари. Уходим…
Огромный, могучего сложения, наголо бритый, он и вправдучем-то напоминал своих предков-запорожцев. Оселедец бы ему, саблю, люльку,шёлковые, вымазанные в знак презрения к роскоши шаровары – и всё, можно смелописать письмо турецкому султану.
Яростно отстреливаясь, бойцы погрузили в кузов мёртвых ираненых, устроились рядом сами, Песцов с Наливайко бросились в кабину на липкоеот крови сиденье, двигатель взревел, гружённый под завязку старенький «Датсун»с надрывом принял с места… А вслед ему – пули, пули, пули. Песцов вдругвздрогнул, выругался, однако руль не отпустил, крепко стиснув зубы, уводил грузовичокк повороту. Это шальная пуля залетела в кабину, пробила Семёну мышцу на плечеи, пройдя сквозь стекло, сгинула в пыльном мареве. Боль, кровь по руке,тошнотворное ощущение какой-то телесной униженности. И ярость – холодной рекой– ну погодите, суки, ещё чья возьмёт…
– Давай, командир, перевяжу. – Наливайко живоразорвал индпакет, вытащил бинт и тампоны. – Тормози.
– Не сейчас, – мотнул гудящей головойСемён. – Давай отъедем ещё чуток, отсюда подальше. Потерплю…
Отъехали, остановились, молча перевели дух. УгрюмыйНаливайко стал перевязывать Семёна, бойцы закурили охотничьи сигареты «смертьна болоте», белобрысый ефрейтор с повадками старослужащего придвинулся кначальству, затравленно взглянул:
– Васнецов умер… всё матушку звал… – Шмыгнул носоми, горбясь, пошёл прочь, тронув непроизвольно «смертник»[14] всвоём нагрудном кармане…
– Ну вроде всё, – закончил процедуру Наливайко,вздохнул, глянул испытующе на Песцова. – Ты как, командир? Может,промедолу?
– А ну его на фиг, а то будет всё как в тумане.Потерплю, – отмахнулся тот здоровой рукой, вытащил карту-«километровку»,прищурил глаз. – Мыслю, надо выдвигаться в квадрат двадцать семь –семнадцать, выполнять боевой приказ. И так уже дров наломали, без грыжи неунесёшь.
На душе было темно. Да, вот он «результат», в кузове грузовика– стоит руку протянуть. Но какой ценой? Стоит ли оно того?..
– Так… – посмотрел на карту Наливайко, засопел исделался похож на Тараса Бульбу после кульминации с Остапом. – Двадцатьсемь, значит, семнадцать?..
Топография не радовала. Зелёнка, жилая зона, сплошныекишлаки. Беда, гадюшник, рассадник. Туда хорошо двинуть на облёт, засадить покаравану… Пришел, увидел, победил. И убрался. А вот в одиночку колесить там подорогам… По дорогам, где не стесняются стопорить охраняемые колонны…
– Именно, – подтвердил Песцов. Спрятал карту,выбрался из будки, зашёл машине в хвост. – Шестаков, ну что там вкоробочке? Дельное что есть?
Уверенно спросил, без тени колебания. Чтобы наш боец да непосмотрел, что везём?
– Полным-полна коробочка, товарищ старший лейтенант, –отозвался давешний белобрысый. – Цинки к апээмам, выстрелы к РПГ[15] седьмым, гранаты к агээсам, «мухи»,[16]«лепестки».[17] Всё наше, – он даже кашлянул, – каксо склада. И ещё си-си.[18] Хоть залейся.
Действительно, бойцы, не смущаясь присутствием мёртвых тел,отхлебывали шипучку из буржуазных банок и грызли галеты из отечественного НЗ.На войне поневоле становишься философом – кому жизнь, кому смерть. А чтобыжить, нужно есть и пить…
– Си-си – это славно, – подошел Наливайко, принялбаночку из солдатских рук, с шипением открыл. – Хоть от жажды не помрём…
Тёплая си-си пенилась и была похожа на напиток «Буратино».
– Значит, так, – Песцов тоже взял шипучки, жадноотпил, – набиваем рожки, снаряжаем ленты агээса, готовимся к бою. Духиотсюда в пятнадцати верстах – взяли в оборот нашу колонну. А на помощь воздухомнадеяться нам нечего: похоже, начинается конкретный сложняк.[19]Так что вперёд, славяне.
– Есть вперёд, товарищ старший лейтенант, –вразнобой отвечали славяне и отхлебнули ещё си-си.
Всё, что надо, они уже снарядили и забили и только потомвзялись за лимонад. Ибо были не дурее своих отцов-командиров и знали: на войне,чтобы жить, нужно убивать…
А погода, как и было обещано, портилась – налетелветер-«афганец», закрутил пыль столбом, пригнал слоистые плотные облака.
