Тут привлекли меня. Дэн Киршен, мой агент, знал о моем многолетнем восхищении Принсем. Он видел и плакат в моей спальне, и видел, как я пою Kiss в караоке-баре. Я показывал ему фильм-концерт Sigh o’ the Times. А когда он сказал мне, что ему посчастливилось искать соавтора для Принса, он не был готов к тому, до чего я могу опуститься, моля его дать мне шанс побороться за эту возможность. Он согласился включить меня в список, но не стеснялся в выражениях: вероятность того, что я получу эту работу, находилась где-то между выигрышем в лотерею и выживанием после столкновения с астероидом. Во-первых, я не издал ни одной книги. В то время я был редактором The Paris Review, литературного журнала, который Принс вряд ли читал, а может даже не слышал о нем. Без сомнения, его самый продаваемый альбом нашел более широкую аудиторию, чем когда-либо имел Review. Мне было двадцать девять. И среди желающих поработать с Принсем были претенденты куда более достойные, чем я.
Но когда ICM и Random House выдвинули несколько громких кандидатов, Принс возразил. Он имел привычку читать обзоры своих шоу от непрофессионалов, особенно восторженные, которые поклонники твитнули или разместили в своих блогах. Это были люди, которых он считал достойными этой работы. Какими бы непроверенными они ни были, он вдохновил их писать. Может, и они могли бы помочь ему.
Как позже вспоминал один из помощников Принса, он смотрел на процесс сочинительства сквозь призму музыки: ему нужен был импровизационный партнер, тот, кому он мог бы открыться и с кем он мог бы организовать свою историю, как песню или альбом. Пока существует взаимопонимание, он скорее возьмет на себя роль преданного новичка, чем ветерана. Конечно, издатели откажутся от идеи нанять какого-нибудь фанатика-подростка, чьим единственным резюме была самоизданная концертная рецензия. В виде компромисса он вернул список потенциальных соавторов и исключил все, кроме двух имен, одним из которых было мое. Мы были единственными, кто никогда не издавал книг.
Дэн сказал, что Принс взял мой номер телефона. Звонок может раздаться совсем неожиданно, днем или ночью. И я начал спать с телефоном у подушки и установил пронзительный рингтон. Я практиковался в приветствии, сглаживая любые намеки на восклицания, которые прокрадывались в мой голос, и старался говорить как можно более беззаботно. «Привет, Принс». «Здравствуй, Принс». «А, это Принс? Привет. Рад слышать тебя».
Но звонка так и не последовало. Вместо этого Тревор придумал задание. Мы, потенциальные соавторы, должны были представить Принсу личные заметки о нашем отношении к его музыке и о том, почему мы думаем, что сможем выполнить эту работу. Свою я отправил в 8:30 вечера того же дня.
Назвать это задание тяжелым было бы лестью. Там были моменты, которые сегодня я написал бы иначе, если бы у меня была такая возможность. Конечно, это не предназначалось для чужого взора, только для Принса. Вот кое-что из того, что я написал:
«Когда я слушаю Принса, у меня возникает такое чувство, будто я нарушаю закон… Впервые я услышал его, когда ехал один в Балтиморе. Я включил радио и услышал, как мужчина поет о своем желании быть женщиной, обнажая эту грубую психосексуальную потребность лучше понять свою девушку, – и это сорвало мне крышу. For you naked I would dance a ballet. Это было самое деликатное, необычное, честное и опасное музыкальное произведение, которое я когда-либо слышал. Я даже ожидал, что меня попросят съехать на обочину, если кто-нибудь заметит, что я слушаю это так внимательно…
Если Принс хочет написать книгу, то я хочу помочь ему сделать это: наложить его голос на страницы… Я бы рассматривал этот проект продолжения песенного творчества не как своего рода журналистику или интервью, а как шанс найти новый способ общения со своей аудиторией и за ее пределами. Люди могут спросить: не слишком ли он неуловим для того, чтобы попасть на бумагу? Существует мысль, что нон-фикшн разрушает таинственность автора – но когда это сделано хорошо, это делает тайну еще более глубокой. С момента моей первой встречи с Принсем на звуковых волнах в Балтиморе я знал, что он мастер рассказывать истории. Восторженный, неподражаемый оригинал – помочь ему рассказать его истории новым способом было бы честью, которая выпадает лишь раз в жизни».
Тревор ответил меньше чем через двадцать часов, в 2:23 ночи. «Может ли Дэн Пайпенбринг встретиться с PRN в пятницу вечером (завтра) в Пейсли Парк?» – написал он Дэну и Эстер.
Дэн, который привык к Пейсли-коммюнике и приходил на работу рано, быстро прочитал записку и мерил шагами свою квартиру, пока не взошло солнце. Потом он продолжал звонить мне, пока я не проснулся. Я закричал от радости. И он закричал тоже. На следующее утро, 29 января, я уже летел в Миннеаполис.
В 1996 ГОДУ НА ИНТЕРВЬЮ С ОПРОЙ
Принс объяснил, почему он остался жить в Миннесоте, в то время как его коллеги предпочли жить на побережьях: «Там настолько холодно, что плохие люди туда не суются». Конечно же, когда я приземлился, на земле лежал толстый слой снега, и там не было не то что плохих людей – казалось, что вокруг вообще никого не было.
Водитель Принса Ким Пратт забрала меня из аэропорта на большом черном «Эскалейде». На ее руке был пластиковый бриллиант размером с кольцо-леденец. «Иногда нужно добавлять немного женственности», – сказала она.
До встречи в Пейсли Парк оставалось еще несколько часов – казалось, никто не знал точно, сколько, поэтому Ким высадила меня в Country Inn & Suites, в абсолютно не примечательном сетевом отеле в Шанхассене, который фактически служил подстанцией Пейсли. Один из помощников Принса сказал мне, что он прожил там так много лет, что сломал горизонтальный велотренажер в фитнес-центре отеля. Очевидно, Принс уже столько заплатил за местные номера, что вполне мог купить это место уже раза четыре.
Я был «на связи» до следующего звонка. Мне казалось, что я присоединяюсь к длинной и именитой веренице людей, которых Принс заставил ждать. Людей, которые сидели в номерах этого же отеля, возможно даже, в этом самом номере, тихо сходя с ума – так же, как это делал я. Я включил телевизор. Я выключил телевизор. Я пил мятный чай. Окна моей комнаты выходили на выбеленную солнцем черепицу, сосну и заброшенную лестницу. Поскольку я знал, что фотографы были строго запрещены в Пейсли, я сделал фотографию этого вида вместо них.
Около 18:30 Ким прислала сообщение, что едет за мной. Пи – все в Пейсли Парке, как я потом узнал, его звали Пи – был готов со мной встретиться.
Солнце уже село, и я впервые увидел Пейсли в вечернее время. Со стороны он выглядел непритязательно. Когда Ким подъехала к нему, он был освещен фиолетовой подсветкой, и я скорее бы поверил, что это региональная штаб-квартира оборонного подрядчика или демонстрационный зал для пластмассовых изделий. Вокруг него почти ничего не было – я никогда не мог полностью оценить, насколько он изолирован. Я признался Ким, что нервничаю, что мое сердце бешено колотится. Она отшутилась.
«Все будет хорошо», – сказала она, припарковавшись напротив комплекса.
Моя правая рука замерзла. Помня о том, что Принс, возможно, скоро будет ее пожимать, я сел на нее, чтобы согреть.
