— Вот же наглый лжец! — Теперь уже в голосе Гиммлера звучало явное возмущение в адрес Райнхарта.
— Вы совершенно правы, рейхсфюрер! Но он и тут не остановился. Агент Райнхарт решил приплести к этому и так просто-таки фантастическому делу обвинения в международном шпионаже, якобы утверждая, что моя верная фрау Фридманн совершила поездку в Цюрих по поддельным документам для встречи с агентом американской контрразведки. Но вот чего он не знал, так это того, что это я лично вручил ей этот фальшивый паспорт для выполнения особо секретной миссии для операции «Бернхард». «Американский агент» же был всего лишь обычным эмигрантом, крайне заинтересованным в работе на наше гестапо. Это было вторым, и весьма неудачным проколом Райнхарта. Простите, но это дало мне достаточно причин, чтобы расстрелять его без дальнейших разбирательств.
— Ну вы всё же могли просто его арестовать… — Из уст рейхсфюрера это прозвучало как едва заметный укор, скорее как любящего родителя нашкодившему сыну, чем разгневанного командира своему подчинённому.
— Виноват, герр рейхсфюрер. В своё оправдание могу только сказать, что я не хотел идти на такой риск; он всё же был вооружён, да и не совсем психически стабилен, учитывая то, с каким маниакальным упорством он посвящал всё своё свободное время преследованию одной несчастной, ни в чём не повинной женщины из личной мести, которое стоило бы употребить на поимку настоящих врагов рейха. Если бы он догадался, что я подловил его на его грязной лжи, одному богу известно, чем бы вся ситуация закончилась.
Под впечатлением от последних слов Эрнста, произнесённых торжественно-мрачным тоном, рейхсфюрер Гиммлер медленно кивнул, протянул руку своему подчинённому, и мужчины обменялись рукопожатиями. «Ну и речь, доктор Кальтенбруннер! Похоже, вы только что выиграли очередное дело».
— Я вас вовсе не виню, обергруппенфюрер. Вы правильно поступили. И не волнуйтесь насчёт Мюллера, я сам с ним поговорю.
Я не сдержала улыбки, вспоминая, как блестяще австриец вынул нас обоих из петли.
— И всё же я не понимаю… — Генрих остановил машину у нашего дома, но выходить не спешил, желая сначала во всём разобраться. — Зачем ему рисковать своей карьерой, более того, своей жизнью, чтобы помочь…врагу рейха? Еврейке? Почему он сам тебя в тюрьму не отправил, как только обо всём узнал?
— Ты что, не рад, что я на свободе?
— Да нет же, я вовсе не к тому… — Генрих тряхнул головой. — Просто он — нацист до мозга костей, который фанатично предан своему фюреру. Да и всем известный антисемит. С чего ему тебе помогать?
Я слегка передёрнула плечом, пряча глаза.
— Ты же сам когда-то говорил, что я ему нравлюсь.
— Нет. Нет, «нравиться» в этом случае недостаточно. Ты нравилась ему, когда он думал, что ты арийка. Но после того, как ты сказала ему, что ты еврейка, когда призналась, что работаешь на союзников… Да как он вообще тебя не расстрелял?
— Он собирался, — тихо ответила я. — Даже держал меня на мушке какое-то время.
— И почему же не выстрелил?
— Не знаю. Не смог.
Мне совсем не нравилось, куда шёл весь этот разговор. Генрих слишком уж пристально меня разглядывал, в то время как я не могла заставить себя взглянуть ему в лицо.
— Ты чего-то не договариваешь.
— Я тебе всё рассказала, как есть.
— Нет. Чего-то не сходится. Я его знаю. Он бы тебя убил. Не стал бы он рисковать жизнью из-за какой-то еврейки, какой бы она не была хорошенькой.
— Ты же своей рисковал, и много раз, — прошептала я едва слышно последний аргумент в свою защиту.
— Это совсем другое. Я защищал свою жену. А он кого защищал? Просто… — «просто обычную секретаршу», ждала я его слов. Но он ничего не сказал. Он наконец всё понял. — Свою любовницу. Не так ли?
Я молчала, и Генрих кивнул сам себе несколько раз, словно подтверждая свою догадку. Я закрыла глаза, а потом и вовсе спрятала лицо в руках, потому что не могла больше смотреть ему в лицо.
— Я знал, что это когда-нибудь произойдёт. — Я услышала его вздох. — Только всё никак не хотел верить.
Если бы Эрнст был моим мужем, он наверняка начал бы кричать, крушить всё, что попадалось под руку, обвинять меня во всех смертных грехах и угрожать страшной расправой мне и моему любовнику. Генрих же был разочарован, обижен и разочарован, и это было в тысячу раз хуже. Одна только мысль о том, что я так жестоко предала своего мужа, своего доброго, любящего мужа, раздирала мне душу на части. И как я могла надеяться, что он никогда ничего не узнает? Я сгорала со стыда, и не могла больше сдерживать слёзы.
— Генрих, прости пожалуйста, любимый! Я ничего не могла поделать! Той рождественской ночью, когда ты копировал карты у него в кабинете, он так неожиданно появился…он хотел зайти внутрь, и единственное, что мне пришло в голову, чтобы его остановить… Я его поцеловала. Я только хотела тебя защитить, родной, но потом он… Если бы я вдруг его оттолкнула тогда, он бы сразу же всё понял. А после той ночи он решил, что… Было уже поздно что-либо менять. Генрих, прошу тебя, прости меня, я никогда бы так с тобой не поступила по собственной воле… Прошу тебя, ну скажи хоть что-нибудь!
Но он просто сидел неподвижно и смотрел на улицу сквозь ветровое стекло, даже не мигая.
— Генрих, поговори со мной.
Я хотела было дотронуться до его руки, но он сразу же её отдёрнул. Я опустила голову ещё ниже, глотая горячие слёзы, обжигающие мне горло. Я никогда ещё не чувствовала себя настолько жалкой и отвергнутой. И я заслужила каждую секунду этого позора.
— Почему бы тебе не пойти домой? — наконец проговорил он. — Я хочу немного проехаться.
— Куда? — едва слышно спросила я.
— Пока не знаю. Я просто хочу побыть один. Пожалуйста, иди в дом.
Я всё поняла, кивнула несколько раз и открыла дверь.
— Генрих, мне правда очень жаль, — повторила я уже на улице.
— Захлопни дверь, пожалуйста.
Я послушно хлопнула дверью его мерседеса и долго смотрела вслед удаляющейся машине моего мужа. «А что, если он никогда больше не вернётся? Что, если не вернётся ко мне?» Я закрыла рот рукой, стараясь сдержать новый приступ накативших рыданий. Мой муж, мой самый доверенный друг, мой партнёр по заговору, может, никогда больше не захочет меня видеть, и я сама была этому виной. На какую-то долю секунды я даже пожалела, что Эрнст меня тогда не застрелил.
* * *
Наша горничная Магда ушла вскоре после того, как накрыла мне ужин, до которого я едва дотронулась. Непривычная тишина опустевшего дома умножила моё одиночество в тысячу раз, и я втайне начала надеяться на очередной воздушный налёт, только чтобы не сидеть здесь совсем одной.
Было уже давно за полночь, а Генрих так и не вернулся. Я попыталась занять себя книгой, но не могла сосредоточиться и продолжала перечитывать одну и ту же пару строк уже в который раз. Сахарок, наша маленькая мальтийская болонка, которую мне принёс Эрнст взамен убитого Ребекой Мило, прыгнула мне на колени и свернулась в маленький тёплый комочек. Хоть она меня ещё любила.
