— Я тебе с самого начала говорил, что надо было тебе с ним остаться, — он в шутку укоризненно покачал головой. — Но ты же никогда не слушаешь, упрямая ты девчонка.
Мы подписали бумаги о разводе всего две недели спустя. Мы решили, что квартира наша по праву принадлежала Генриху, а потому я собрала только свои личные вещи и вещи детей, и прихватила одну из собак, Сахарка, оставив Рольфа уже теперь бывшему мужу в качестве компаньона. Детей, мы решили, что Генрих сможет навещать так часто, как захочет, и что каждое лето они будут проводить с ним в Нью-Йорке.
К счастью, между городами нам пришлось жить всего год, пока Эрнсту не разрешили перебраться ближе к головному офису ОСС в Нью-Йорке, при условии, конечно, что на улицу он будет показываться исключительно в шляпе и очках, и держаться подальше от публичных мест. Хотя, согласно тому же агенту Фостеру, не было лучшего места для укрытия, чем у всех на виду, да и нью-йоркцы слишком всегда поглощены собой, чтобы вглядываются в лица случайных прохожих. Мы с Эрнстом арендовали квартиру на восточной стороне Центрального Парка, и стали почти соседями Генриху и его новой жене, Кэйти. Он встретил её, необычайно хорошенького профессора антропологии где-то в Мидтауне, благодаря случайно порвавшемуся бумажному пакету. Рассказывая историю их знакомства, Кэйти всегда смеялась, говоря, что она понятия не имела, что вежливый незнакомец с немецким акцентом, который так кстати помог ей донести её фрукты до дома, вскоре станет её мужем.
С прибавлением в семействе они тоже долго не тянули, и вскоре стали родителями двум прехорошеньким мальчикам; и каким бы странным это не показалось кому-то, не знакомому с нашей историей, все мы каким-то необъяснимым образом остались хорошими друзьями, которые всегда собирались вместе на праздники, дни рождения и просто подменяли друг друга, когда одна из нас просила другую посидеть с детьми, чтобы выкроить вечер для себя и мужа. Эрнст со своей соревновательной натурой тоже умудрился успеть сделать мне ещё двоих детей — мальчика и девочку; но после четвёртой беременности я ему напрямую заявила, что если он хотел обзаводиться ещё большим потомством, ему придётся рожать их самому. Он торжественно поклялся, что с детьми было закончено, только вторую руку всё же спрятал за спину, скорее всего, чтобы без зазрения совести скрестить пальцы.
Простому человеку с улицы было бы, безусловно, трудно поверить в нашу историю, и ещё труднее понять её, а потому-то мы и держимся их стороной и притворяемся обычными, ничем не примечательными нью-йоркцами, с незамысловатым и никому не интересным прошлым. В конце концов, кто бы поверил, что две семьи, сидящие на пикнике в окружении детей, кричащих иногда на немецком, состояли из «казнённого» военного преступника, всегда скрывающегося от любопытных глаз под тёмной шляпой; его бывшей помощницы, которая каким-то чудом избежала лап гестапо за обвинения в шпионаже; и наконец её бывшего мужа, одной из главных фигур в американской контрразведке? Верно, никто. Вот мы и улыбаемся вежливо, проходя мимо, абсолютно невидимые для них, обычных обывателей: бывший лидер СС, контрразведчик, и почти совсем обычная девушка из Берлина.
