Я стояла на пороге и смотрела на себя. И я не переставала кричать. А потом внезапно остановилась. У меня из груди вырвалось рыдание, а потом я снова очутилась в своем теле.
Мое лицо: темные глаза, золотые волосы, округлый подбородок.
Мое тело: изящное, тонкие руки, длинные ноги.
Мое сердце: прекрасное, разбитое, истекающее кровью.
И все это лежало на полу в ванной в луже крови.
Чувствуя странное спокойствие, я перевела дух и придвинулась к Уиллоу. Я села туда, куда кровь еще не добралась. Но скоро должна была добраться. Она продолжала вытекать из ее ран.
Я знала, что она уже мертва. Ее глаза остекленели, но я хотела еще одно мгновение побыть с ней. Только моя сестра и я.
Я легла в ту же позу, что и она.
На живот.
Мое лицо было обращено к ней.
Моя рука лежала на полу, вверх ладонью, так же, как и ее рука.
Я смотрела на свою сестру в последний раз перед тем, как нас найдут.
Я увидела вспышку света. Кто-то вошел в мою спальню – мама. Я не взглянула на нее. Я была не в состоянии что-либо слышать. Меня окутал густой туман, притупляя все чувства. Но я услышала, как она закричала, словно откуда-то издалека.
И она стала трясти Уиллоу.
Время замедлилось.
Когда я услышала сирену и увидела за окном красно-белое мерцание, я взяла Уиллоу за руку.
Мое лицо. Мое тело. Мое сердце – все ушло с ней, потому что она была мной.
Моя сестра-близнец убила себя двадцать девятого июня.
На следующий день нам должно было исполниться восемнадцать лет.
Глава 2
– Хм. Эй.
Был уже одиннадцатый час следующего вечера. Мы с Робби провели там уже почти двадцать четыре часа. Я не покидала комнату Райана, выходя только в ванную. И я сидела в его кровати, держа в руках книгу. Райан боком вошел в комнату. Он держал руки в карманах и немного сутулился.
Я должна была бы ощутить неловкость, но в тот момент я просто сидела в кровати и мне было наплевать, что кто-нибудь может сказать об этом. Заложив пальцем нужную страницу, я закрыла книгу и стала ждать.
– Хм…
Он замолчал и уставился на меня.
Он понятия не имел, что сказать. Я видела нерешительность на его лице. Но он стряхнул с себя это выражение и слегка улыбнулся. На его щеке появилась ямочка. Он провел пальцами по волосам, и они стали такими же взъерошенными, как вчера. Я поняла, почему те две девушки так себя вели. Он был настоящей мечтой.
Я ждала своей реакции на него. Покраснею ли я? Захихикаю? Вздохну?
Нет. Ничего.
Я ничего не чувствовала. Но потом вспомнила, каково это было – лежать с ним в постели. И я поняла, что чувствую рядом с ним – умиротворение.
Он подошел немного ближе и прислонился к шкафу, бросив быстрый взгляд на дверь.
– Эта история с кроватью… – он жестом указал на кровать, в которой я сидела. – Она тебе нужна сегодня ночью?
Я опустила глаза. Мне не хотелось видеть выражение его лица, когда я задам этот вопрос.
– Мои родители возвращаются?
Ответом стало молчание, и оно тянулось так долго, что можно было подумать, будто у него не было ответа на мой вопрос. Но он был. Просто Райану не хотелось этого говорить.
Я встряхнула головой и уронила книгу на постель. Обхватив себя руками за плечи, отвернулась.
– Это неважно.
Он откашлялся.
– Прошу заметить, что все полагают, будто я ничего не знаю про твоих родителей.
Я подняла глаза.
– Но ты знаешь?
Нерешительность и настороженность, которые я увидела на его лице, постепенно сменились выражением сочувствия, и он кивнул.
– Да. Я подслушал их разговор по телефону. Они в отеле. Насколько я понял, завтра приедут ваши бабушка и дедушка.
– А-а. О’кей. – Я прочистила горло. – Спасибо.
– Да. – Он вздохнул. – Тебе не за что благодарить меня, но я должен узнать насчет кровати. Я пытался сказать маме, что, может быть, это было из-за меня – ну, что ты могла заснуть рядом со мной из-за моих подростковых феромонов или что-то в этом роде.
Я улыбнулась.
– Это какая-то новая теория.
– Эй, не все такие юные Эйнштейны, как твой брат.
– Тише. Я тоже не Эйнштейн. Я единственный нормальный ребенок в нашей семье.
Но я больше не была нормальной.
– Да.
Может быть, он подумал то же самое, потому что в комнате снова воцарилось молчание. И оно было угрюмым, словно мы оба понимали неестественность этой ситуации. Я не могла поддерживать нормальный разговор, потому что больше не была «сестрой-недотепой». Я превратилась в «сестру-близнеца, которая выжила».
– Черт, – выдохнула я.
Нервно теребя шлевки на джинсах, он посмотрел на меня.
– Что?
– Ничего. Да, я хочу спать в твоей постели, если ты не возражаешь.
– Я не возражаю. – Он улыбнулся. – Это было даже приятно – проснуться и увидеть рядом с собой в кровати такую горячую малышку. Мои друзья пришли бы в восторг…
– Не вздумай сказать им!
Его глаза расширились.
– Нет. Я понимаю, и я не стану никому говорить – я не такой трепач. Но моя сестра втюрилась в одного из моих друзей. Она уже все рассказала ему. Я подслушал и этот телефонный разговор.
– Кто ты? Вероника Марс[2] в мужском обличье?
Он фыркнул, и ямочка появилась на его щеке.
– Мне постоянно скучно, – сказал он. – Я бросаю мяч в корзину, чтобы хоть чем-то занять себя. Знаешь, это как синдром беспокойных ног? Вот у меня то же самое, только это касается и всего тела, и мозга. Иногда мне совсем не удается расслабиться.
– А-а.
– В любом случае, мама сказала, чтобы я сегодня не бросал мяч. Она опасается, что кто-нибудь из моих друзей завалится к нам, а она не хочет, чтобы они что-нибудь пронюхали. – Он фыркнул и закатил глаза. – Это Пич всегда все разбалтывает. А винят меня. Она никогда не попадает в неприятности.
Робби был любимчиком в семье, Уиллоу была совершенством. И, полагаю, я, как и Райан, была тем, кто попадает в неприятности.
– То же самое и со мной, – слабо выговорила я.
Это меня винили за слабительные. Они думали, что у меня расстройство пищевого поведения. И они не обращали внимания на большую тарелку кукурузных чипсов, которые я поглощала во время их душеспасительной беседы.
