Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
– Не хотите книгу? – спросила Дженнифер. – Мы их раздаем.
С момента событий 11 сентября 2001 года эксперты, политики и проповедники в Соединенных Штатах и Европе утверждают, используя теперь вездесущий термин Сэмюэля Хантингтона, что мир втянут в «столкновение цивилизаций» между современными, просвещенными, демократическими обществами Запада и архаичными, варварскими, автократическими обществами Ближнего Востока. Некоторые уважаемые ученые зашли еще дальше в развитии этой идеи, предполагая, что провал демократии в мусульманском мире во многом обусловлен мусульманской культурой, которая, по их утверждению, по своей сути несовместима с такими ценностями Просвещения, как либерализм, плюрализм, индивидуализм и права человека. Поэтому это был просто вопрос времени, когда эти две великие цивилизации, имеющие такие противоречивые идеологии, столкнутся друг с другом каким-то катастрофическим образом. И что может быть ярче, чем пример такой неизбежности – «война против терроризма»?
Но только за этой ошибочной и противоречивой риторикой скрывается более тонкое, хотя и гораздо более пагубное чувство: это не столько культурный конфликт, сколько религиозный; и мы находимся не посреди «столкновения цивилизаций», а скорее посреди «столкновения монотеизмов».
Концепцию столкновения монотеизмов можно услышать в религиозно-поляризующей риторике «добра против зла», с которой Соединенные Штаты начали войны в Афганистане и Ираке. Можно также наблюдать ее восприятие в растущих антимусульманских настроениях, которые стали столь значительной частью основного дискурса медиа о Ближнем Востоке. Об этом можно прочитать в колонках мнений правых идеологов, которые настаивают на том, что ислам представляет собой отсталую и жестокую религию и культуру, полностью противоречащую западным ценностям.
Конечно, в исламе нет недостатка в пропагандистских антихристианских и антиеврейских высказываниях. Иногда действительно кажется, что даже самые умеренные проповедники и политики в мусульманском мире не могут противостоять активизирующейся время от времени теории заговора в отношении «крестоносцев и евреев», которая всего лишь имеет в виду их: тех безликих, колониальных, сионистских, империалистических других, тех, кто не мы. Таким образом, столкновение монотеизмов – явление отнюдь не новое. Действительно, с самых первых дней исламской экспансии до кровавых войн, инквизиции, крестовых походов, трагических последствий колониализма и цикла насилия в Израиле/Палестине враждебность, недоверие и часто насильственная нетерпимость, которыми отмечены отношения между евреями, христианами и мусульманами, были одной из самых укоренившихся тем в западной истории.
Однако за последние несколько лет, поскольку международные конфликты в полной мере были облечены в апокалиптические термины, а политические повестки дня во всех измерениях сформулированы на богословском языке, стало невозможно игнорировать поразительные сходства между антагонистической и неосведомленной риторикой, которая подпитывала разрушительные религиозные войны прошлого, и тем, что движет текущими конфликтами на Ближнем Востоке. Когда преподобный Джерри Вайнс, бывший президент Южной баптистской конвенции, называет пророка Мухаммада «педофилом, одержимым демоном», его слова звучат столь же странно, как речи средневековых папских пропагандистов, для которых Мухаммад был антихристом, а исламская экспансия – признаком Апокалипсиса. Когда республиканский сенатор из Оклахомы Джеймс Инхоф выступает перед Конгрессом США и настаивает на том, что продолжающиеся конфликты на Ближнем Востоке – это битвы не за власть или территорию, а «борьба за то, истинно ли слово Бога», он говорит, сознательно или нет, на языке эпохи крестовых походов.
Можно утверждать, что столкновение монотеизмов – неизбежный результат самого монотеизма. В то время как религия многих богов содержит много мифов для описания состояния человека, религия одного бога имеет тенденцию быть мономифичной; она не только отвергает всех других богов, но и отвергает все другие объяснения Бога. Если есть только один Бог, тогда может быть только одна истина, и такое видение может легко привести к кровавым конфликтам непримиримых абсолютизмов. Миссионерская деятельность, хотя и заслуживает похвалы за обеспечение медицинской помощи и образования для обездоленных во всем мире, тем не менее основывается на вере в то, что есть только один путь к Богу и что все другие пути ведут к греху и проклятию.
Малькольм и Дженнифер, как я узнал по дороге в Марракеш, были частью быстрорастущего движения христианских миссионеров, которые все чаще стали сосредотачиваться на мусульманском мире. Поскольку христианский евангелизм зачастую резко порицается в мусульманских странах – в значительной степени из-за исторической памяти о действиях колониалистов, когда катастрофическая «цивилизационная миссия» Европы сопровождалась насильственной антиисламской «миссией по христианизации», – некоторые евангельские институты сейчас обучают своих миссионеров «проникать изнутри» в мусульманский мир, принимая мусульманскую личину, облачаясь в мусульманскую одежду (в том числе чадру), даже соблюдая пост и молясь как мусульмане. В то же время правительство США поощряет многочисленные христианские организации гуманитарной помощи активно участвовать в восстановлении инфраструктуры Ирака и Афганистана после двух войн, предоставляя боеприпасы тем, кто стремится изобразить оккупацию этих стран как еще один крестовый поход христиан против мусульман. Добавьте к этому убеждение, разделяемое многими в мусульманском мире, что между Соединенными Штатами и Израилем существует сговор, направленный против мусульманских интересов в целом и прав палестинцев в частности, и можно понять, почему возмущение и подозрительность мусульман на Западе только возрастают, приводя к катастрофическим последствиям.
Учитывая, насколько легко религиозная догма оказалась втянута в противоречие с политической идеологией, каким образом мы можем преодолеть концепцию столкновения монотеизмов, столь глубоко укоренившуюся в современном мире? Очевидно, что просвещение и терпимость весьма важны. Но то, в чем мы отчаянно нуждаемся, – это не столько лучшее понимание религии нашего соседа, сколько более широкое, более полное осмысление самого понятия «религия».
Следует осознать, что религия – это не вера. Религия – это история веры. Это институционализированная система символов и метафор (читайте: ритуалов и мифов), предоставляющая общий язык, на котором сообщество веры может делиться друг с другом своим духовным опытом встречи с Божественным. Религия касается не подлинной истории, а священной. Эта история не проходит сквозь время как река. Скорее она похожа на священное дерево, корни которого глубоко проникают в первозданное время и чьи ветви переплетаются с подлинной историей, не заботясь о границах пространства и времени. Действительно, именно в такие моменты, когда священная и подлинная история сталкиваются, рождаются религии. Столкновение монотеизмов происходит, когда вера, таинственная и невыразимая, избегающая любых категорий, запутывается в корявых ветвях религии.
Перед вами история ислама. Это история, закрепленная в воспоминаниях первого поколения мусульман и систематизированная самыми ранними биографами пророка Мухаммада – Ибн Исхаком (ум. 768), Ибн Хишамом (ум. 833), аль-Баладхури[4] (ум. 892) и ат-Табари (ум. 922). В основе повествования лежит Священный Коран – собрание божественных откровений, которые Мухаммад получил в течение примерно двадцати трех лет жизни в Мекке и Медине. В то время как Коран по причинам, которые станут ясны в дальнейшем, очень мало рассказывает о жизни Мухаммада (Мухаммад действительно редко упоминается в нем), он неоценим в раскрытии идеологии мусульманской веры в ее зачаточном состоянии, то есть до того, как вера стала религией, прежде чем религия стала институтом.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
