Действительная угроза исходила со стороны Лайэн, опасностькрылась именно там.
…Лайэн, постоянное напоминание о том, что, переступивневидимые грани допустимого, Кизия может поплатиться жизнью, как случилось сматерью. Эдвард предпочел бы, чтобы она больше походила на отца. Ему бы этопричиняло меньше боли. Однако так часто… слишком часто… дочь превращалась вточную копию Лайэн; только она сильнее, умнее и даже красивее.
Кизия — дитя выдающихся родителей. Последнее звено в длиннойцепи высокого и прекрасного рода. И делом Эдварда теперь стало проследить,чтобы с ребенком ничего не случилось. Опасная кровь Лайэн… Но с ребенком всебыло в порядке, и Эдвард, подобно всем одиноким людям, не слишком смелый исильный, не особо красивый, восхищался ею. Его собственная, в меру изысканнаясемья в Филадельфии была несравнима с теми сказочными людьми, которым он отдалсвою душу. Он стал их стражем. Хранителем Святого Грааля — Кизии. Сокровища.Его сокровища. Поэтому он был рад, что ее планы работать в «Таймс» так жалко провалились.Снова все будет хорошо. Хотя бы на время. Она принадлежит ему, ее защитнику, аон — ей, своей повелительнице. Правда, до сих пор Кизия ни разу не приказывалаему, но он боялся, что такой день придет. Она будет вести себя так, как ееродители. Ему доверяли и приказывали, но не любили.
В случае с «Таймс» обошлось без приказаний. Кизия ушла сама.На время она вернулась в школу, потом на лето улетела в Европу, а осенью вдругвсе снова изменилось. Она почти путала Эдварда.
Девушка вернулась в Нью-Йорк более оживленная, чем обычно, иеще более женственная. На этот раз она не стала советоваться с Эдвардом, дажене стала ставить его перед фактом и не доказывала, что она уже взрослая. Вдвадцать два года сама продала квартиру на Парк-авеню, в которой жила вместе смиссис Таунсенд — Тоти — на протяжении благостных тринадцати лет, и сняла двеотдельные небольшие квартирки, одну для себя, другую для Тоти, от которойотделалась мягко, но решительно, не обращая внимания на ее слезы и протестыЭдварда. Затем столь же решительно, как с квартирой, наладила дело и с работой.И, надо сказать, весьма ловко.
Она поделилась с Эдвардом новостью за обедом в своейотдельной квартирке, подавая ему отличное «Фюме Пюилль», — видимо, чтобысмягчить удар.
Лишив Эдварда дара речи, Кизия поведала, что нашлалитературного агента и за лето опубликовала целых три статьи, послав их изЕвропы. И, что самое удивительное, они ему очень понравились и запомнилисьнадолго. Заметка о политической жизни, написанная в Италии; статья о кочевом племени,на которое она набрела на Ближнем Востоке, и презабавный пустячок о клубе полов Париже. Все три материала появились в американских газетах за подписью К.-С.Миллер. А публикация последней статьи потянула за собой целую цепь событий.
Они открыли вторую бутылку вина, и на лице Кизии появилосьозорное выражение. Он должен ей кое-что обещать. У Эдварда противно засосалопод ложечкой. Значит, есть еще что-то. Ему всегда становилось не по себе, когдавзгляд Кизии делался таким. Он сразу напоминал Эдварду ее отца. Взгляд,означавший, что все уже продумано, решение принято и ты ничего не можешьизменить. Что она скажет?
Кизия достала утреннюю газету и развернула ее на одной изстраниц во второй тетрадке. Непонятно, что он мог там не заметить, — ведьэто была газета, которую он читал каждое утро, и весьма внимательно. Но онауказала на колонку светской жизни, которую вел некий Мартин Хэллам, — он ивпрямь сегодня ее пропустил.
Колонка действительно была необычной и появилась лишь месяцназад. В ней с большим знанием дела, с легким цинизмом — прямо-таки мастерскижурналист описывал то, что творилось в личной жизни тех, кто принадлежал ксливкам общества. Никто понятия не имел, кто же такой этот Мартин Хэллам, иоставалось только ломать голову в поисках вероятного предателя. Однако, кем быон ни был, писал он без злости, зато был явно осведомлен о том, что людямпосторонним известно быть никак не могло. И сейчас Кизия обращала вниманиеЭдварда на что-то в самой верхней части колонки.
Он внимательно ее прочел, но имя Кизии Сен-Мартин там неупоминалось.
— И что?
— А то, что я хочу познакомить тебя с моим другомМартином Хэлламом. — Она торжествующе расхохоталась, и Эдвард почувствовалсебя довольно глупо. Стараясь подавить смех, Кизия пожала ему руку, — вглазах ее скакшш знакомые аметистовые искры. — Привет, Эдвард. Я Мартин.Как поживаешь?
— Что? Кизия, ты шутишь!
— Вовсе нет. Никто никогда не узнает. Даже редактор незнает, кто это пишет. Все делается через моего литературного агента, а ончеловек чрезвычайно скрытный. В — течение месяца я должна была давать имматериал, чтобы они смогли убедиться, что я знаю то, о чем пишу, а сегоднянаконец все решилось. Теперь колонка будет появляться регулярно три раза внеделю. Разве это не божественно?
— Божественно? Это безбожно. Кизия, как ты могла?
— А почему бы и нет? Я не пишу ничего такого, за что наменя можно было бы подать в суд, и я не выдаю секретов, которые могли быразрушить чью-нибудь жизнь. Я просто… ну, скажем, держу всех в курсе… иразвлекаю.
В этом вся Кизия. Достопочтенная Кизия Сен-Мартин… она жеК.-С. Миллер и Мартин Хэллам. И сейчас она вернулась домой после еще одноголета, проведенного за границей. С начала ее карьеры прошло семь лет. Онадобилась успеха, и обаяние ее от этого еще больше выросло. В глазах Эдвардауспех придавал ей блеск загадочности, почти невыносимую притягательность. Ктоеще, кроме Кизии, сумел бы так долго продержаться? И написать все это? ТолькоЭдвард и литературный агент были посвящены в тайну, что Кизия Сен-Мартин ведетеще одну жизнь, отличную от той, что так щедро живописалась в «Городе идеревне», а иногда и в колонке «Таймс» под рубрикой «Люди».
Эдвард еще раз взглянул на часы. Теперь можно ей позвонить.Уже одиннадцатый час. Он потянулся к телефону. Этот номер Эдвард всегда набиралсам. После двух звонков Кизия ответила. Голос был хрипловатым, как обычно поутрам, и это нравилось Эдварду больше всего. В нем было нечто очень интимное.Эдвард иногда размышлял о том, что она надевает, отправляясь спать, а потомвсегда укорял себя за эти мысли.
— С приездом, Кизия! — Он улыбнулся газетнойфотографии, все еще лежащей перед ним на столе.
— Эдвард! — Радость в ее голосе обдала егоприятным жаром. — Я так по тебе скучала!
— Вряд ли так уж сильно, противная девчонка, если не послаламне даже открытки. За ланчем в прошлую субботу Тоти сказала мне, что все-такиизредка получала от тебя письма.
— Это совсем другое дело. Она просто с ума сойдет, еслия не буду давать ей знать, что жива. — Кизия рассмеялась, и Эдвард услышалзвяканье чашки о телефонную трубку. Утренний чай. Без сахара. И много сливок.
— А ты не думаешь, что я тоже могу сойти с ума?
— Нет, конечно. Ты же стоик. Это было бы дурным тоном.Положение обязывает, и так далее, и тому подобное.
