любимому мужу спокойней было. И совестливей, что заставил не менее любимую жену завидовать. Я-то уже скоро в тепле буду, в Гайане стандартная температура редко падает ниже двадцати пяти, хоть и дожди часто идут. А ей еще недели две точно в этой холодрыге существовать.
И я, кстати, проспал. Некритично, всего лишь на какой-то часик, но теперь придется собираться в темпе вальса. Вот ведь незадача. Причем так-то времени все равно вагон, вылет только вечером, но я еще с Дэном планировал встретиться. А иначе никак, без этого не улечу, уж извините. Бросаю долгий, исполненный самой, наверное, искренней и неподдельной в моей жизни тоски, взгляд на подушку и все же поднимаю свою задницу с кровати. Замечаю Дашку, сидящую у компьютера, периодически сдувавшую с глаз настырную прядку светлых волос. Рядом с монитором стойким оловянным солдатиком восседает наш сибирский красавец Кокос, лишь одним взглядом следящий за бегающим курсором. На меня он не обращает никакого внимания. Оно и правильно — это ее кот, Дашкин. Ко мне он имеет отношение сугубо вторичное. Я по своей натуре — собачник до мозга костей. Да только пока не хочу новую собаку заводить. Еще слишком живы воспоминания, оставленные Датчем. Может быть, как вернусь из Южной Америки, и заведу нового барбоса. Но пока об этом не может быть и речи.
— Доброе утро, — бросает Дашка, не оборачиваясь.
— Доброе, — бурчу сквозь зубы, потом вздыхаю, подхожу к ней и аккуратно касаюсь губами ее макушки. Она все так же, не оборачиваясь, поднимает руки вверх, тянется и обнимает меня за плечи.
— Завтрак на столе, — сообщает мне Дашка. — Так что приятного аппетита и не мешай работать.
— Я тебя тоже люблю, — хмыкаю я в ответ на такой хладнокровный посыл вашего покорного
Впрочем, я все прекрасно понимаю. У жены завтра эфир, надо успеть сценарий добить. И если я хочу, чтобы моя благоверная без нервотрепки проводила меня до аэропорта, то сейчас действительно ей лучше не мешать. Поэтому я просто снова легонько целую ее и, прихватив телефон, топаю на кухню.
Там меня уже ждет горячий зеленый чай и тарелка с парой сэндвичей с яйцом и авокадо. Я уже давно смирился с тем, что Дашка решительно не дает мне есть на завтрак что-то более тяжелое и вредное. Вообще она у меня умница. Но всему этому, положа руку на сердце, я бы предпочел простецкий бутерброд с обычной такой колбасой. Ну да и ладно. Что тут не говори, а все равно приятно.
Залез в новости, прокрутил ленту, особо не вчитываясь — все равно ничего интересного. Что-то про коронавирус, что-то про Украину, что-то еще о чем-то совершенно для меня не значимом… Тоска. Двадцать первый год как-то не выдался особо богатым на события. И слава Богу, честно говоря. Двадцатого с лихвой хватило. А уж что будет в году грядущем… Было у меня какое-то нехорошее предчувствие. Зудящее такое, настырное. Ну да черт с ним, это все лирика.
Быстро прикончив завтрак, подхожу к окну и барабаню пальцами по стеклу, за которым идет уже давно не виданный в наших краях снег. Года три, считай, нормальной зимы в Москве не было. А потом прошлой зимой — как вдарило. Эта, судя по тенденциям, ничем уступать не собирается. Даже как-то обидно, что ли. Не то, чтобы я был большим любителем зимы, но соскучиться немножко-таки успел.
Ладно, пора и честь знать, полюбовался на заснеженный город, теперь надо идти собираться. Точнее, проверять уже собранный еще позавчера багаж. Чай не на денек еду, а на месяца три, и это еще как минимум. Зато вернуться должен с таким материалом — закачаешься. Эти треклятые академики от меня так просто не отделаются.
— Как-то ты с неохотой все это делаешь, — замечает Дашка, когда я уже, наверное, в третий или четвертый раз залезаю в открытую пасть чемодана.
— В плане? — переспрашиваю.
— Не знаю, — жмет она плечиками. — Ты буквально жил этой поездкой последний месяц. А сейчас будто не хочешь никуда, по глазам вижу.
Я слабо хмыкаю, хочу посмотреть в глаза жене, но почему-то не могу. Вместо этого тупо пялюсь в шкаф, где ютится моя теплая одежда и пиджаки с рубашками. И ни одного галстука. Я их почему-то терпеть ненавижу. А вот почему — как-то вышибло из памяти. Не люблю и все тут. Хорошо, что моя профессия не подразумевает под собой обязательное ношение этих чертовых удавок. А то бы, наверное, повесился.
— Да черт его знает, Даш, — говорю наконец. — Ощущение просто какое-то странное. Не знаю даже, как описать… Будто не на своем месте нахожусь сейчас.
— Волнуешься, — констатирует она. — Ничего, это нормально. Я бы тоже себе места не находила.
— Да не совсем в этом дело, — я тру пальцами виски, словно силясь что-то вспомнить, но никакого озарения не снисходит. — Ладно, проехали. Будем считать, что это мои личные заморочки, связанные с банальным недосыпом.
Дашка встает со своего рабочего места, подходит ко мне, обнимает и трется щекой о мой подбородок:
— Не волнуйся, родной. Все будет хорошо. Сейчас с Денисом встретишься, тебя отпустит. А через какие-то сутки ты уже будешь далеко отсюда, в месте, где тебе будет намного комфортнее, чем здесь.
— Мне с тобой более, чем комфортно, знаешь, — удивляюсь я такой постановочке вопроса.
— Я не про нас, глупый, — улыбается Дашка. — Я в целом говорю. Ты едешь осуществлять мечту. А это дорогого стоит.
— Да, солнце мое, ты как всегда права, — я целую жену в щеку, отчего волнение начинает сходить на «нет».
— Конечно, — горделиво отвечает та. — Ладно, все, хватит с тебя нежностей, а то совсем расслабишься. Минивэн на четыре заказывать?
— Давай на три, — мотнул головой я. — Черт знает, что на дороге будет. А я лучше лишний час в аэропорту уж посижу, в ресторанчике каком-нибудь, чем стоять в пробке и волосы на заднице от волнения рвать.
Дашка коротко кивает и возвращается к работе. Да уж, знает, когда нужно остановиться. Все же мое настроение — это, в первую очередь, мой геморрой. И она мне тут совершенно ничем не поможет. Тем более чрезмерной нежностью. Или, боже упаси, жалостью.
Выбираю свитер потолще, утепленные джинсы, сверху накидываю зимнюю парку и выхожу на улицу, навстречу снегопаду. Ну, как на улицу. Сначала, разумеется, в подъезд. А уж потом только на улицу.
А все же чувствуется что-то такое, предновогоднее. Люди ходят, улыбаются. Уже повсюду развешаны огоньки. Аниматоры в костюмах Дедов Морозов ходят. И чувствуется в этом что-то такое теплое, родное. Которое
