и душу, как выступает наружу отвратительной гримасой. Это ужасающее чувство хотелось спрятать от матери за ресницами. Хотелось, чтобы видела всё. Чтобы понимала, почему о прощении её дочь не может и помыслить.
— Мама, ты оставила после себя руины, — глядя в наполненные слезами глаза, прошептала Ульяна. — У него ты отняла веру, у бабушки Нюры — сына, у его группы лидера, а у меня — любовь. Ты превратила наши жизни в ад, мама. Дважды растоптала мои чувства. Я не вижу смысла жить, ни в чем больше не вижу смысла. Мне хочется в окно.
— О чём ты? Какое окно?! — испуганно воскликнула мама. Рука её взлетела ко рту, а во взгляде горел страх. — Ты с ума сошла?
Уля думала, что, наверное, говорить такие вещи своему родителю жестоко. Наверное, говорить такие вещи неправильно. Наверное, признавшись, она дала маме причины серьёзно волноваться. Но ведь в эту ситуацию она затащила свою дочь сама, силком, не спрашивая мнения, опираясь лишь на собственное. Так пусть теперь знает. Пусть попробует, наконец, понять.
— Такое. Не сошла, — выдерживая тяжелый взгляд, просипела Уля. Остатки сил на борьбу с истерикой её покидали. — Не делай вид, что не понимаешь почему. Всё ты понимаешь… Как мне теперь простить тебя, скажи? Мы с ним могли бы… Егор мог бы быть сейчас… цел. Не было бы всего этого… — не хватало воздуха продолжать. — Неужели ты связи не видишь?.. И с папой тоже… Я верила тебе, я тебе доверяла. Зачем? Ты же… На что ты теперь рассчитываешь?.. Мама…
Язык явственно ощущал вкус горечи. «Мама» — слово, означающее самого родного, самого близкого. Защиту, безопасность и утешение. Тепло и уют, дом. Доверие. Любовь. Ласку. Мама — своему ребёнку поддержка и опора. Разве нет?
Где это всё?
— У меня нет больше сил объяснять тебе, мам. Уйди, пожалуйста. Просто уйди…
Кое-как поднявшись на кровати, Ульяна опустила ноги на пол. Пол кружился и плыл, пространство шло пятнами, а звуки глушились. Но там папа, он приехал за ней, а значит, нужно каким-то образом собрать себя на рывок.
Мама в отчаянии мотала головой, будто отказываясь принимать новый расклад. Но он сложился, и что им двоим теперь с ним делать — непонятно. Одно понятно: эта жгучая ненависть утихнет нескоро. А если Егор не выберется, не утихнет уже никогда.
— Улечка, я этого не хотела… Мне казалось, что для тебя он опасен, только поэтому я так поступила, — «Хватит!». — Разве могла я предполо…
И слушать это сил больше нет.
— Знаешь, кто оказался самым опасным человеком в моей жизни? — прервала Уля готовый обрушиться на голову поток оправданий, звучащих для неё сейчас отвратительно и нелепо. — Ты, мам. Ты превратила мой мир в выжженную землю. Ты. Не он.
По коридору разнеслись звуки тяжелой поступи, а следом раздался папин и одновременно вовсе не папин голос:
— Нашу дочь у тебя я должен был забрать сразу. Ульяна, всё, довольно с тебя. Поехали. Юля, поможешь спустить вещи? А доведу её до машины.
Ещё несколько секунд — и родные руки подхватили под локоть и загребли в охапку, защищая от злого мира, а глаза застила плотная пелена воды. Ещё минута — и на плечи накинули куртку, повязали вокруг шеи шарф. Вслепую обулась. Под ногами раздалось жалобное мяуканье: это Коржик пришёл.
— Я за тобой вернусь… — наклоняясь к коту, чтобы на прощание хоть за ушком почесать, прошептала Ульяна. Удерживать себя в состоянии равновесия по-прежнему не выходило: её постоянно куда-то вело. — Как только найду нам с тобой квартиру. Обязательно, Корж. Обязательно…
Бывший дом провожал звуком катящегося по ламинату чемодана, шуршанием верхней одежды, рыданием матери и непрестанным мяуканьем кота. По общему коридору шла, смотря под ноги и занавесившись волосами, держась из последних сил, чтобы не поднять голову и не взглянуть напоследок на соседнюю дверь. На лифтовый холл. И большой балкон.
Во дворе ещё кое-как. С Юлькой обнялась на прощание, за всё-всё поблагодарила, пообещала держать в курсе и встречаться при каждой возможности. Ещё смогла устроиться на переднем и пристегнуться, а когда послышался звук хлопнувшей водительской двери, попросить папу отвезти её в какой-нибудь отель или хостел. Но когда в ответ услышала: «Уля, ты с ума сошла? Какой отель? Одну я тебя не оставлю, не выдумывай. Мы едем домой», агония прорвалась назревшим лопнувшим нарывом.
— Папа… Папа!
Комментарий к
XXXIV
Жизнь за жизнь Обложка к главе, комментарии: https://t.me/drugogomira_public/517
В комментариях к этому посту — схема происшествия на перекрестке: https://t.me/drugogomira_public/513
Музыка:
Памяти мало — Один в каное
https://music.youtube.com/watch?v=IAkjFbttMnQ&feature=share
В этот раз перевод оставлю здесь. Спасибо за него подруге.
Все мои стены надуманные
Серым пульсируют артерии
Люди бетонно задуманные
Люди не имеют материи
Свои свитки нервов
Кутают в тёплые халаты
Тёмная строгая мебель
Светлые пустые палаты
Белым, всё белым
Света добавь побольше
У меня на свет есть право
Оставлю на свете след
Памяти мало
Что-то тут было
Я знала, но забыла
Я опускаюсь в толщу
Я чувствую тягу
Я добавляю “и так далее”, а не растягиваю
Знаешь, я стучала-стучала
Но ты такой ватный-ватный
Твои сломанные рёбра
Не понимают намёков
Мою последнюю веру
Топчут стерильные бахилы
Ты опускаешь руки
Я поднимаю архивы
Визуал:
А потом жертвы вон… https://t.me/drugogomira_public/519
Егор!!! https://t.me/drugogomira_public/521
Пространство тонуло в молоке https://t.me/drugogomira_public/524
Выстланная благими намерениями дорога закончилась на этом перекрестке https://t.me/drugogomira_public/525
Не простит https://t.me/drugogomira_public/526
Еще жив https://t.me/drugogomira_public/529
Остальной визуал в канале, сюда не помещается
====== XXXV. Без тебя мне здесь делать нечего ======
2 ноября
Жёлтые стены одной из старейших городских больниц, за несколько дней ставшие чуть ли не родными, вновь возникают в поле зрения, проглядывая сквозь плотную сетку голых ветвей деревьев. Когда смотришь на ампирный фасад здания, возникает ощущение, что белые колонны центрального портика подпирают вовсе не фронтон, а большой серый купол, что сливается цветом с грузными графитовыми тучами. И потому кажется, что упираются прямо в бездыханное небо. Небо давно уже сползло на столицу толстым ватным одеялом. Нанизавшись на небоскрёбы и шпили величественных высоток, поглотило город до середины весны. Осени и зимы здесь последние годы на удивление седые: пальцев двух рук хватит посчитать количество солнечных дней, приходящихся на промозглый период. А весна словно бы перестала сюда торопиться.
Так вот, белые колонны старинной больницы будто удерживают небесный свод, не позволяя ему обрушиться прямо на бедные головы пациентов и посетителей этого места, его врачей и медперсонала. Такое у Ули день за днём остается впечатление. Более двух веков здесь спасают жизни.
