– Хорошо, пусть будет так, – сказал Луицци, – поскольку все в этом мире подло, я стану подлецом, поскольку все продается, я все куплю.
– Но не станешь умнее, барон, ибо обыкновенно не платят за то, на что имеют право, только мошенники покупают себе хорошую репутацию, только преступники разоряются ради своего оправдания. Ты же хочешь купить оправдание за преступление, которого не совершал. Глупец, бедный глупец!
– Пусть так, – не сдавался Луицци, – я буду еще большим глупцом, если дам приговорить себя… Скажи мне, где Жюльетта, куда я могу ей написать, я сам позабочусь о своем спасении.
– Сейчас, когда ты говоришь со мной, она у господина де Парадеза, ее деда, и хотя я никогда не говорил тебе ни слова о твоем будущем, хочу помочь в твоих попытках спастись и скажу, что письмо застанет ее у деда.
– Довольно, – сказал Луицци и жестом приказал Сатане удалиться.
IX
Триумф любви к брату
Решение, которое принял Луицци в минуту отчаяния, было не так просто осуществить, как он воображал: написать письмо Жюльетте оказалось делом не только постыдным, но и трудным.
Как сказать этой женщине: «я знаю, кто вы такая», – и при этом не ожесточить самыми заслуженными упреками? Как признаться: «я знаю, что вы были с господином де Серни» – и не обвинить в том, что именно она рассказала графу, куда он, Луицци, направился с госпожой де Серни? Однако барон не отступил. Он обладал одним из тех характеров, которые с прискорбной легкостью находят благовидные оправдания для всякого своего поступка, он был одним из тех, кто способен с лихвой подтвердить высказывание одного из наших самых крупных авторов патриотических водевилей, который сказал однажды, что только дураки или мошенники никогда не меняют свою точку зрения.
Причина, которая заставляла Луицци изменить свое мнение относительно Жюльетты, была гораздо серьезнее, чем какой-нибудь орден или пенсия в тысячу двести франков, которые вдохновили нашего великого сочинителя водевилей на аксиому, которую мы только что процитировали. Для барона речь шла о жизни или смерти, чести или бесчестии, точнее, о жизни смертной или чести видимой, так как он недорого ценил будущее своей души или собственную совесть, как, впрочем, три с половиной четверти человечества.
Итак, он принялся за работу: одно письмо, другое, десятое, двадцатое… В каждой строчке первого письма сквозила обида за зло, которое причинила ему Жюльетта. Он стыдил ее за дурное поведение и взывал к добрым чувствам. Луицци отложил письмо на несколько часов и перечитал, перед тем как отдать господину Барне, который должен был переправить его по назначению, и чтение убедило его в том, что такую женщину, как Жюльетта, не тронут ни упреки, ни призывы.
Второе письмо было менее горьким, тема возврата к добру разрабатывалась лучше, затрагивалась глава о кровном интересе, но и это письмо было еще далеко от того, что Луицци считал способным заставить Жюльетту искренне рассказать правду. Таким образом, от письма к письму прошла неделя: барон все так же был недоволен в том смысле, что не находил в своих сочинениях ни достаточно низости, ни достаточно прощения, но за эту неделю ничто не отвратило его от рокового решения. Он написал госпоже де Серни – и госпожа де Серни не ответила, он написал Каролине – и Каролина не ответила, он написал госпоже Пейроль – и Эжени не ответила тоже. К концу второй недели он дошел до самого омерзительного состояния души: он усомнился в каждой из них. И именно тогда он написал Жюльетте последнее письмо.
Что бы там ни было, а Луицци – наш герой, он был нашим другом, и мы честно доложили о том, сколько времени прошло, прежде чем он сочинил письмо, которое мы здесь приводим, чтобы все знали, как постепенно, шаг за шагом, и почти неощутимо он прошел путь, который ведет вниз, и пал, лишь когда все покинули его.
Вот письмо Луицци:
«Сударыня!
Случай открыл мне, какие родственные узы связывают нас. Я был поистине счастлив, похоже, нежность, которую вы питали к Каролине, была предчувствием вашего сердца, а моя привязанность к вам – предвидением моего. Счастье мое было тем более велико, что теперь я имею возможность сделать для моей второй сестры то, что уже сделал для другой любимой сестры. И я надеюсь, сегодня, когда я узнал, кто вы, вскоре осуществить самое дорогое для меня желание. Абсурдное обвинение, нависшее надо мной, будет легко разбито доказательствами, которые я представлю, и особенно вашим свидетельством, которое я уже затребовал в судебном порядке, я бы не хотел быть им обязанным внезапной дружбе, которую вы выкажете теперь по отношению ко мне, но я на нее надеюсь. Жду вас в Тулузе, вы приедете, не правда ли, ведь мне так много надо вам сказать.
Ваш брат и друг,
Арман, барон де Луицци».
Едва написав это письмо, Луицци запечатал его, даже не перечитав. Он не отправил другие письма, потому что они, подобно ядру, не долетали до желаемой цели, возможно, он не отправил бы и это письмо, поскольку оно могло перелететь через нее.
Тем временем день суда приближался, прошла уже неделя с тех пор, как он отправил письмо Жюльетте, но ответа он так и не дождался. Не получив желаемого недостойным способом, он решил добиться своего через суд. Он записал Жюльетту как свидетеля, но роковой день настал, а он так и не знал, явится она или нет.
Все было обставлено с величавой торжественностью. Знатные дамы Тулузы явились в суд в своих наикрасивейших нарядах. Все самые именитые дворяне, все самые выдающиеся мещане, все самые знаменитые адвокаты собрались в зале суда.
Заседание началось, судьи принесли присягу, и обвиняемый узнал среди них достопочтенного господина Феликса Ридера, одного из самых богатых людей департамента Верхняя Гаронна, и бравого Гангерне, с лица которого не сходила улыбка. Дело было ясным, факты точны и неопровержимы. Господин де Серни, отправившись в Орлеан на почтовых, покинул свой экипаж и пересел в дилижанс, в котором находился барон. Это было установлено на основании подорожного списка и показаний других пассажиров, в особенности господина Фернана, который беседовал в пути с обвиняемым и господином де Серни до деревни Сар…, где оба покинули дилижанс и пошли вперед.
Господин Фернан оставил их вдвоем, а маленький Шарло, посланный за ними вдогонку, настиг только барона, тогда как господин де Серни исчез. Мальчик прекрасно помнил, как барон пытался отговорить его от поисков господина де Серни, сказав, что тот должен быть у черта на куличках.
Это свидетельство подкреплялось показаниями отца мальчика, которому Луицци сказал, что пытался помешать его сыну продолжать поиски; кроме того, две шпаги, найденные рядом с господином де Серни, свидетельствовали о том, что между мужем и любовником был уговор о дуэли, но тело, с двумя пулями в спине, без сомнения доказывало, что барон превратил дело чести в убийство. Труп не был обворован: это ясно доказывало, что господин де Серни не мог пасть жертвой разбоя.
Затем тайное прибытие Луицци в Тулузу, место, в котором он скрывался, деньги, которые он собирал, все, вплоть до того, что ему было все равно, в какую страну уехать из Франции. В общем, то был шедевр обвинения, способный повесить двух обвиняемых вместо одного.
