Когда высыхает кровь, высыхают желчь и флегма. Когда плоть чахнет, еще спокойнее становится сознание. Тем тверже становятся моя внимательность, мудрость и сосредоточенность.
Когда я живу так, достигнув последнего ощущения, не к страстям обращено мое сознание. Созерцай же чистоту существа.
Страсти (кама) – это твоя первая армия, вторая же называется Недовольство (арати). Третья – Голод-и-Жажда. Четвертая называется Стремление (танха)[143]. Пятая – Лень-и-Праздность, шестая называется Трусость. Седьмая – Сомнение, восьмая – Лицемерие и Глупость.
Нажива, Известность, Почести и Слава, ложью достигнутые, Восхваление себя и Пренебрежение к другим.
Такова, Намучи, твоя армия, воинство тебя – Черного. Трус не победит ее, но тот, кто победит, обретет счастье.
Я несу траву мунджа[144]; позор жизни в этом мире! Лучше для меня погибнуть в битве, чем жить побежденным.
Некоторые отшельники и брахманы (не)[145] погружены в эту битву. Они не знают пути, по которому идут добродетельные.
Видя армию со всех сторон, я иду встретить Мару, который со своим слоном изготовился к битве. Он не уведет меня с поста.
Эту твою армию, которую не одолеет мир богов и людей, разобью я своей мудростью, как чашку из необожженной глины разбивают камнем.
Управляя своим стремлением и неослабной внимательностью, буду я скитаться от царства к царству, повсюду наставляя учеников.
Лишенные беззаботности, целеустремленные и осуществляющие мое учение – учение того, кто свободен от страсти, они пойдут туда, где не будут печалиться».
В «Лалитавистаре» на этом рассказ кончается: последние стихи опущены. За приведенной цитатой в ней следует прозаический пассаж: «При этих словах злой Мара опечалился, расстроился, огорчился и в тоске исчез оттуда». Остаток стихотворения в палийском тексте звучит следующим образом:
(Мара говорит): «Семь лет шел я за Господином след в след. Я не смог найти доступа к Всепросветленному, бодрствовавшему.
Точно так ворона шла за камнем, показавшимся ей ломтем сала, думая: конечно, здесь я найду мягкий кусочек, здесь, возможно, что-то вкусное. И, не найдя в камне вкуса, ворона улетела оттуда. Так, подобно вороне, клевавшей скалу, в неудовольствии оставляю я Готаму». Лютня Мары, побежденного горестью, выскользнула из-под его руки, и в унынии якша исчез оттуда.
Виндиш предположил, что в упоминании о семи годах кроется расхождение с традицией, согласно которой аскеза продолжалась только шесть лет[146]. Но палийская традиция не только в комментарии, но и в «Сутте о семи годах» (Сам., i, 122), где повторяются последние два стиха из приведенных выше, предполагает, что эти слова Мары относятся к более позднему искушению на седьмой год после Отречения – когда Будда стал, как Мара называет его, Всепросветленным. В сутте приведен лишь монолог Мары, и нет диалога Будды с Марой, как в первой части.
Вся история о столкновении с Марой представляет собой мифологическую фантазию, и на теориях о ее происхождении мы остановимся позже. Ее нет в Палийском каноне, но ряд выражений в некоторых из поздних его частей, например, армия Мары (Марасена), собрание Мары (Марапариса), победитель Мары (Марабхибху)[147], позволяет предположить, что их составителям было известно предание о Маре. Даже сомнения Готамы, которые рационалисты считают источником предания о противоборстве с Марой, не входят в рассказ о Просветлении. Комментатор этой сутты, по всей видимости, знал легенду в целом, поскольку он предполагает, что шесть стихов, начинающихся со слов «При виде армии», были произнесены Готамой под деревом Бодхи. Это описание страстей и дурных побуждений, персонифицированных как армии, вполне может быть началом истории о сверхъестественных существах, отвлекающих богов и тщетно атакующих Готаму, угрожая ему тучами сверкающего оружия и прочими ужасами, которую мы находим в комментариях и в «Лалитавистаре». В «Махавасту» повествование (ii, 281) значительно отличается и от версии палийских комментариев, и от версии «Лалитавистары» и, вероятно, является более ранним, чем они. Некоторые из многословных повторений здесь сокращены:
Тогда, о монахи, злой Мара, подавленный, удрученный, внутренне пылая от стрелы боли, собрал большую армию, состоящую из четырех частей, и, стоя перед Бодхисаттой, взревел: «Схватите его, тащите его, убейте его! Пусть удача будет с войском Мары». Тогда Бодхисатта, храбрый, неустрашимый, без дрожи убрал из одеяния свои золотистые руки с ловящими кистями и ногтями медного цвета и, будто легко касаясь весов правой рукой, ударил правой рукой три раза по голове, правой рукой ударил свое ложе и ею же стукнул по земле. Тогда земля взревела, произведя глубокий и жуткий звук. Армия Мары – такая могучая, хорошо вооруженная – пришла в тревогу, испугалась, задвигалась, забеспокоилась и ужаснулась, рассеялась и исчезла. Слоны, кони, колесницы, пехота и наемники упали. Некоторые пали на руки, некоторые – на лица, некоторые – в судорогах, некоторые – на спины, некоторые – на левые бока, а некоторые – на правые. Тогда злой Мара подумал и написал тростинкой на земле: «Отшельник Готама спасется из моего царства».
Две черты, общие для разных рассказов, – это прикосновение к земле с целью призвать ее в свидетели (излюбленная поза, воспроизводимая скульпторами) и первые слова после Просветления. Палийский комментатор дает их в таком виде:
Ныне Мара, услышав эти слова («Страсти – твоя первая армия и т. д.»), сказал: «Неужто ты не пугаешься при виде такого якши, как я, монах?» – «И правда, я не боюсь, Мара». – «Почему ты не пугаешься?» – «Поскольку я достиг наилучшего в добрых делах, в раздаче милостыни и в других». – «Кто знает, что ты давал милостыню?» – «Есть ли нужда в свидетеле здесь, злой? Когда в одном из рождений я был Вессантарой и раздавал милостыню, от власти этой земля сотряслась семь раз в шести направлениях, свидетельствуя». Вслед за этим земля до самого океана сотряслась, издав жуткий звук. И Мара, испугавшись его, как падающего камня, спустил свой флаг и бежал со своим воинством. Тогда Великий, за три стражи приобретя три знания, произнес на рассвете эту удану:
Через мирской круг многих рожденийТек безостановочно[148] мой ходВ поисках строителя дома:Больно рождаться вновь и вновь.Строитель! Тебя теперь я вижу,Больше ты не построишь дома,Сломаны у тебя ныне все стропила,И конек крыши разрушен;Части сознания моего разлетелись,Предел стремлений достигнут.
Мара при звуках этой уданы приблизился и сказал: «Он знает, что он – Будда. Поистине последую я за ним, чтобы посмотреть на его поведение. Заметив в его делах или словах какой-нибудь промах, я потревожу его». И, следовав за ним шесть лет, пока он был Бодхисаттой, он следовал за ним еще год после того, как он достиг буддовости. Тогда, не найдя ни единого промаха у Господина, он в недовольстве произнес эти стихи: «Семь лет и т. д.»
