1
Из сохранившихся мемуаров профессора, доктора медицины Сергея Петровича Федорова, петербургского хирурга.
В первый раз меня вызвали во дворец императора в Царском Селе 8 сентября 1904 года. Это было вечером, около шести часов, и адъютант императора, ожидавший меня в автомобиле – тогда они были еще мало распространены, – казался сильно взволнованным.
– Кто болен? – спросил я.
Он ответил:
– Его высочество царевич.
Получить от него дальнейшие пояснения мне не удалось.
Я собрал сумку, и мы на высокой по тогдашним представлениям скорости поехали в Царское Село, где царь Николай II со времени восхождения на престол в 1896 году жил большую часть года в изоляции, которая иногда казалась болезненной.
Пока мы ехали, у меня было время подумать. Если с такой поспешностью меня вызвали к царевичу, наследнику престола, то речь идет о ребенке, которому еще нет шести месяцев. Алексей Николаевич родился 30 июля, 11 августа прошли большие торжества по поводу его крестин – перед этим вся страна больше десяти лет ждала престолонаследника.
В те дни тучи, сгущавшиеся над царской семьей, слегка рассеялись, так как отсутствие сына и престолонаследника было одной из причин (хотя и не единственной), из-за которой царь Николай и царица Александра не пользовались искренней симпатией ни среди высших слоев, ни в народе.
До царевича на свет появились четыре дочери: Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, которой сейчас три года. Рождение каждой из них несло разочарование и усиливало неприязненное отношение к царице и в Петербурге, и в Москве, и в других городах.
Предысторию рождения маленького царевича с полным правом можно назвать драмой, хотя некоторые из моих друзей говорили о ней как о комедии. Это была драма, с которой вскоре мне пришлось соприкоснуться ближе, чем хотелось бы.
Сначала, когда мы подъезжали ко дворцу, я думал: что если с малышом стряслась беда? Несчастный случай? Рана? Я повернулся к адъютанту, который не произносил больше ни слова. Я не знал, не принадлежит ли он к кругу особого рода деловых людей из окружения царя, которые, по надежным слухам, в некоторых петербургских клубах продают полученные при дворе сведения финансистам и политикам, а сами получают от них деньги за то, что подсказывают царю решения, выгодные финансовым шакалам и политическим карьеристам.
Мгновение я помедлил. Потом спросил:
– Произошел несчастный случай?
Лицо адъютанта осталось непроницаемым.
– Не знаю, – сказал он.
– В конце концов может оказаться, что мне потребуется особый инструмент, – заявил я.
– Если будет нужно, его доставят скорейшим образом. Я могу только исполнять то, что мне приказано.
Это было истинное олицетворение векового высокомерия, переполнявшего наших придворных и до сих пор заставлявшего их смотреть на русский народ сверху вниз, как на своих рабов.
Мы приехали в Царское Село и остановились у подъезда. Тут меня ожидал комендант дворца Воейков, о котором ходило множество слухов. Он тотчас провел меня в покои царской семьи.
Прошло всего несколько минут. Я оказался в чересчур пышно украшенной комнате, относившейся к покоям детей императора. Передо мной стоял темноглазый мужчина, который с очень озабоченным видом протянул мне руку. Его рука дрожала.
Я узнал его прежде, чем он пробормотал себе под нос:
– Доктор Коровин.
Это был придворный врач или, если угодно, один из придворных врачей, в которых тогда нуждалась императрица, уже часто недомогавшая. Он, безусловно, был самым известным из настоящих врачей при дворе – шарлатаны и знахари не в счет.
– Вас вызвали к маленькому царевичу, – сказал он со странной неуверенностью. – Я не хирург, а терапевт. Поэтому я посоветовал пригласить вас.
Он посмотрел на меня. Казалось, в его взгляде читалось ожидание – я должен был поблагодарить его за то, что меня удостоили приглашением к сыну императора.
– Благодарю, – сказал я. – Но что случилось?
– Да, – сказал он, и его голос и взгляд снова выразили явную неуверенность. – Сегодня утром обнаружилось странное кровотечение в области пупка.
– Что ж, это случается часто, – ответил я, испытав почти облегчение и вместе с тем разочарование оттого, что меня вызвали по такому незначительному поводу.
– Да, – сказал он. – Это так. Но кровотечение не останавливается с сегодняшнего утра. Таким образом, оно продолжается необычно долго…
– Тогда покажите мне маленького пациента.
– Конечно… конечно, – отвечал он нерешительно.
– Я полагаю, нельзя терять время, – сказал я с удивлением.
– Разумеется, разумеется. Сейчас я отведу вас к его императорскому высочеству царевичу. Но я должен обратить ваше внимание вот на что: у постели его высочества вы встретите императора и императрицу. Императрица крайне испугана и возбуждена. Если вы найдете причины для беспокойства, прошу вас сохранять молчание и не говорить об этом в присутствии императора и императрицы.
– Как пожелаете, – сказал я, не скрывая нетерпения.
Он это заметил. Но, словно желая быть вполне уверенным во мне, продолжил:
– Итак, вы знаете, как себя держать.
Только после этого он повел меня за собой в комнату на верхнем этаже, где лежал царевич.
Когда я вошел, рядом с постелью на коленях стояла женщина. Ее руки были сложены для молитвы. Это была императрица Александра. Сравнительно невысокий, худощавый император с бородой стоял в ногах кровати. В его, если можно так сказать, кротких глазах, которые я впервые видел вблизи, сквозила беспомощность этого человека, стоящего во главе нашей огромной империи.
Императрица медленно подняла голову с большой копной рыжеватых волос. Глядя на нее с близкого расстояния, я видел, что она действительно красивая женщина – это признавали и ее враги, хотя императрица не могла равняться с классической красотой своей сестры Елизаветы, супруги великого князя Сергея Александровича. Однако ее глаза напомнили мне глаза тех истеричек, которых можно встретить в любом крупном лечебном заведении: они уходят в свои недуги, отдаются навязчивым религиозным идеям и попадают в руки специалистов по нервным болезням, священников, кудесников от медицины или от религии.
Представили меня почти без слов. Императрица едва шевельнулась, и мне пришлось обследовать маленького царевича с противоположной стороны кроватки. Коровин осторожно откинул богато вышитое покрывало. Я взглянул на ребенка, красивее и здоровее которого нельзя себе представить…
Маленький царевич с большими светло-голубыми глазами лежал, сжав кулачки на груди. Тогда его глаза смотрели на меня еще без боли, страха и детского самоотречения, которые я наблюдал в них позднее. Светлые волосы завивались. Цвет лица был розовый и здоровый. И вдруг, когда я наклонился, чтобы осмотреть его, он улыбнулся, и на щечках появились ямки, которые любое детское лицо делают приветливым и веселым.
