Вторая, взаимосвязанная с первой, причина: в глубине души Нэнси, вероятно, и не хотела замуж, ей лишь казалось, что она хочет. То есть она была не прочь найти себе мужа — мир не видел бунтаря менее богемного, чем Нэнси, и cote convenable[9] постоянно заявляла о себе, — да и хотелось, наверное, оставить в прошлом воспоминание о том, как она была подружкой на свадьбе у Дианы. Но даже при хорошем отношении к Брайану Гиннессу Нэнси не спешила под венец. Как и Рэндольф Черчилль, она прозревала роковое несовпадение. Все ее романы, с самого первого, наталкиваются на вопрос о том, чем определяется удачный брак. Этот вопрос более всего терзает мыслящего человека: по сути дела, это вопрос о возможности сосуществования любви и реальности.
Один из самых проницательных персонажей Нэнси появился в ее малозамеченном романе 1932 года «Рождественский пудинг». Амабель Фортескью, ловкая светская дама, былая потаскушка («в ее молодости женщине приходилось выбирать между хорошей репутацией и международной»), в сорок пять лет эта женщина достигла мудрости (впервые проявляется надежда Нэнси на то, что зрелый возраст может оказаться богаче юного), и вот что она говорит: «Беда в том, что люди ждут от жизни счастья. Не понимаю, с какой стати, но они этого ждут. До брака они чувствуют себя несчастными и воображают, будто стоит обвенчаться, и причина их несчастья будет устранена. Когда же этого не происходит, они возлагают вину на партнера, что само по себе абсурдно…» Как большинство писателей, Нэнси лучше понимала жизнь в своих романах, чем на деле, и в двадцать семь лет, когда ее рука выводила эти слова, сама с этой истиной еще не смирилась. И все же в молодости она уже обладала достаточной долей здравого скептицизма насчет «и жили они счастливо до самой смерти», но при этом была до крайности романтична. Эти два качества соединяются, хотя и не примиряются в таких романах, как «В поисках любви». Однако в жизни все обстояло несколько иначе.
Диана, вспоминая потом лимб, в котором долго пребывала сестра, склонна была считать его адом: в домашнем плену, без денег, с нелюбимыми родителями, от которых никуда не денешься. «Что ж она так безнадежно застряла, бедняжка Ноне». Застряла, ибо не сумела выйти замуж. Но Диана была пристрастна — воспринимала судьбу Нэнси сквозь призму собственных представлений о счастье, да еще, вероятно, подспудно хотела верить в невезение старшей сестры. Правда, как обычно бывает с творческим человеком, сложнее. Сама Нэнси не чувствовала себя «застрявшей», ведь ее писательская карьера как раз начиналась. С 1929 года она вела колонки в «Вог» и «Леди». Ей было всего двадцать пять лет, она не имела ни литературного образования, ни даже законченных курсов по английской литературе, но сумела написать пусть еще неоперившуюся, подражательную, однако вполне удачную повесть, «Шотландский танец», и сразу следом «Рождественский пудинг». Эти книги далеки еще от той вершины, которую ей предстояло достичь, но продавались неплохо, были хорошо приняты критикой. Нэнси сразу сделалась знаменитостью, пусть второго ряда, — феноменальное, по правде говоря, достижение.
И если бы Нэнси действительно хотела замуж, если б это было ее глубочайшим искренним желанием, то зачем же — примерно в ту пору, когда взялась за перо, — она вздумала влюбиться в Хэмиша Сент-Клер-Эрскина?
11
Конечно, она уверяла всех, и в первую очередь себя, что они с Хэмишем (вторым сыном графа Росслина) скоро поженятся. Когда Хэмиш вернется из Оксфорда, когда будут деньги, когда родители перестанут противиться, когда Хэмиш покончит с гомосексуализмом… Последнее никогда не произносилось вслух, хотя все признаки были налицо. Том Митфорд имел с Хэмишем связь в Итоне, и хотя ее брат теперь гонялся за девушками — и это внушало ей надежду, — Хэмиш признался Нэнси, что «едва ли когда-нибудь настроится спать с женщиной».
Нэнси вовсе не первая девушка, влюбившаяся в гомосексуала, но странно, что при своем уме она так долго тешила себя иллюзией, будто сможет выйти за него замуж. Правда, именно из-за своего ума она и оказалась заложницей этих отношений, всецело из области фантазии. Как многие умненькие девушки, она обитала преимущественно в собственном воображении, там происходило все, что представляло для нее наибольший интерес, а от банальной реальности держалась в стороне. Одна беда: ее чувства, хотя и родились из иллюзии, сделались реальными. Она ужасно страдала из-за Хэмиша Сент-Клер-Эрксина, чего делать не стоило: юноша был светским прощелыгой и снобом, «мелковатым в своей утонченности», по выражению Лиз-Милна. Разумеется, он водил Нэнси за нос, но тянуть неофициальную помолвку четыре с лишним года — ее личный выбор. В 1931-м она была столь несчастлива, что пыталась отравиться газом, хотя искренность этой попытки вызывает сомнения. Что касается Хэмиша, его мотивы достаточно загадочны. Возможно, ему нравилось изображать из себя любовника — обманывать и себя, а не только ее? — и уж конечно, пришлась по душе власть, которую Нэнси ему вручила. «Он был польщен, он младше ее на четыре года, а она всячески его обхаживала»‹45› — так отзывался о ситуации друг, наблюдавший ее вблизи. Сэр Хью Смайли, преподнесший Нэнси в «Кафе Роял» орхидеи и предложивший свою руку вкупе с жизнью, которую многие девушки сочли бы желанной, был оскорблен, услышав, как за соседним столиком посмеивается с видом посвященного Хэмиш. После этого трудно винить сэра Хью за прощальную гневную ремарку: он напророчил Нэнси участь старой девы. В 1929-м она писала Диане, что планировала выйти замуж за богатого, да, к несчастью, влюбилась в бедняка. Все вверх тормашками — но опять-таки это был ее собственный выбор.
Хэмиш — полная противоположность Хью — представлял собой слегка подпорченный образчик «блистательной молодежи»[10]. Лучшие дни этого межвоенного поколения пришлись на затянувшуюся юность Нэнси. Она и сама принадлежала к этому племени, хотя и не в качестве полноправного члена; ее первый роман сверкает и искрится привычными «позолоченными» шутками. Персонаж «Шотландского танца» нарекает новорожденного Моррисом в расчете получить в подарок автомобиль, другой заявляет, что английское общество «лишилось и секса и мозгов, остались только нервы и стадный инстинкт». «Рождественский пудинг» — написанный куда более умелой рукой, местами чрезвычайно забавный, поскольку Нэнси научилась пользоваться своим «идиолектом», — постоянно иронизирует над усадьбами Котсуолда и прелестями деревенской жизни: «Никто не понимает, как ужасно безвылазно жить в деревне, все равно что в тюрьме». Что обеим книгам не пошло на пользу, так это присутствие облагороженного вымыслом Хэмиша. С другой стороны, эти романы обязаны ему своим существованием, так как Нэнси взялась за «Шотландский танец» (посвященный Хэмишу) в надежде заработать денег и потратить их вместе с ним или на него. Гонорар составил 90 фунтов, на 10 фунтов меньше, чем она рассчитывала.
