Хотя они и двигались к дому.
Глава 10
Самовар, разлив, граната
Генка перебирал карбюратор. Неторопливо, с удовольствием, любовно прополаскивая детали в жестяной банке с керосином, протирая их фланелевой ветошью.
Витька сидел в кресле возле полуоткрытых гаражных ворот. На коленях у него лежал ноутбук, Витька думал. То есть не очень-то он думал, он всё уже придумал и теперь сочинял. Заметку. «Бабушка с козой». Про бабу Нюру, просидевшую с козой на крыше три дня и так и не дождавшуюся оранжевого вертолёта. Про волонтёров под предводительством Бурова. Про то, что не перевелись ещё добрые люди.
Заметка не очень получалась, Витька описал бабу Нюру, описал её ежегодную неделю на чердаке, описал невзгоды и лишения, и равнодушие властей, и отзывчивость волонтёров, но всё равно чего-то не хватало. Материал был, но… Не цеплял.
Витька грыз ногти и призывал вдохновение.
Послышались шаги, Витька оглянулся. Не вдохновение.
В проёме гаражных ворот показался молодой человек в сером костюме и с чёрным портфелем в руках.
В гараже было сумрачно, а на воздухе солнечно, молодой человек выглядел… очень столично и никак не увязывался ни с гаражом, ни со старыми железками, ни с запахом масла и керосина. Он был похож на инопланетянина. На космонавта, ироничным временным парадоксом заброшенного в гущу шестнадцатого века, в слободскую грязь, в вонь, в царство прокисших онучей и протухшей капусты. Попаданец не туда.
– Вам чего? – спросил Витька.
Генка отвлёкся от карбюратора и тоже поглядел на пришельца.
– Мне вас, мои дорогие троглодиты.
Голос. Неповторимый писклявый жмуркинский голос, неповторимые жмуркинские интонации – сразу наглость, самоуверенность и одновременно неуверенность. Жмуркин.
Витька приложил ко лбу ладонь и убедился в том, что незнакомец в костюме – Жмуркин. Вроде бы…
Молодой человек выглядел совершенно посторонне. Витька не разбирался в костюмах, в галстуках и в туфлях, но и первого взгляда хватило, чтобы понять – костюм дорогой. И, видимо, настоящий. Витька слышал, что хороший костюм меняет человека, но никогда не предполагал, что меняет настолько кардинально. Жмуркина было не узнать.
Сутулый Жмуркин, похожий на общипанного цыплёнка с горбатой шеей, исчез. Вместо него перед Витькой стоял новый Жмуркин. Высокий, широкоплечий, серьёзный, ответственный. С таким Жмуркиным уже нельзя было шастать по лесу или плыть в гробу, с таким Жмуркиным хотелось говорить о делах, о финансировании избирательной кампании, о видах на урожай, о политике и волатильности национальной валюты. Серый костюм благородного кроя, галстук в широкую полоску, белая сорочка – и Жмуркин исчез.
И портфель ещё.
Солидный взрослый портфель из богатой коричневой кожи, Жмуркин держал его в руке с элегантной небрежностью, и Витька снова отметил, что дорогие вещи имеют замечательную особенность мгновенно сращиваться с личностью хозяина и эту личность сильно украшать.
И туфли. Тоже из коричневой кожи, тоже настоящие.
Новый Жмуркин, модернизированный, отринувший прошлое, отряхнувший прах со своих ног.
– Я, как вы погляжу, заняты? – Жмуркин вошёл в гараж.
Витька почувствовал себя маленьким и никому не нужным. А Жмуркин…
Жмуркин заглянул в монитор ноутбука.
– Ты что, Виктор, писателем стать захотел? – поинтересовался Жмуркин.
– Писателем? Нет, просто…
– Самовар, разлив, граната, – перебил Жмуркин.
– Что?
– «Самовар, разлив, граната», – повторил Жмуркин. – Если бы я был писателем, то я бы так назвал повесть про наши приключения в Ежовке.
– А при чём здесь граната? – осторожно поинтересовался Генка.
– Граната ни при чём, граната – для привлечения читателей. Вот если ты назовёшь книжку «Разлив», кто её купит? Правильно, никто. А «Самовар, разлив, граната» – наоборот. Интрига, опасность, экшен. Учись, Витька, как надо!
– Да я статью думал сначала… про бабушку с козой… Про ту, которая на крыше…
– Это тоже неплохо. – Жмуркин одобрительно похлопал Витьку по плечу. – Правильно! Молодец! Про бабушку с косой не должен никто забывать, бабушка в любой момент может постучаться.
Жмуркин громко постучал кулаком в стену, Генка вздрогнул и уронил на пол жиклёр[3]. Жмуркин для закрепления эффекта постучал ещё раз, в ритме шагов командора.
– Время – самый невосполнимый ресурс! – объявил Жмуркин. – Время уходит. И нам его не вернуть, как бы мы ни хотели.
– Это точно, – согласился Витька.
– Именно поэтому нам всем давно пора взяться за ум! – произнёс Жмуркин. – Думать о себе, думать о стране, думать о будущем!
Генка залез под верстак искать жиклёр, Витька, привыкший не удивляться Жмуркину, на этот раз удивился.
– Так про что ты там пишешь? – Жмуркин снова заглянул в экран.
– Про то, что бабушка пять дней на крыше, а начальству до фонаря…
– Молодец! – похвалил Жмуркин. – Нам нужны такие честные и принципиальные журналисты.
– Кому это нам? – насторожённо спросил Генка из-под верстака.
– Нам, – ответил Жмуркин. – Нам, молодым и ответственным. А тот, кто не с нами, тот всю жизнь так под верстаком и просидит.
Витька закрыл файл со статьёй.
– Да уж. – Жмуркин потёр руки. – Воистину сказано – «дороги, которые мы выбираем…».
Жмуркин прошёлся по гаражу, остановился перед мотоциклом, протёр носовым платком сиденье, уселся, покрутил ручку газа, усмехнулся.
– Да, славные были времена, – произнёс Жмуркин с ностальгией. – Беззаботные, весёлые… Как сейчас помню… несёмся куда-то, юные, окрылённые…
Жмуркин вздохнул.
Генка выбрался из-под верстака с жиклёром.
– Прощай, детство, – изрёк Жмуркин, шлёпнул мотоцикл по баку. – Прощай, прощай…
– Что это с тобой? – поинтересовался Витька. – Не заболел?
– Выздоровел, – объявил Жмуркин. – И оплакиваю свои иллюзии. Это всегда тяжело. Но это нужно сделать. Только взглянув трезво на пройденный путь, можно шагать дальше.
Генка свистнул в жиклёр.
– Понимаю, – улыбнулся Жмуркин. – Вы, вероятно, рассчитываете до седых волос гонять на мотоциклах, запускать воздушных змеев и погрязать в эскейпизме.
