На углу мы купили кулек с засахаренными фруктами и орехами и весело закидывали их в рот, поглядывая по сторонам. Квартала через три нам встретился очень странный дом, в котором я насчитала восемь этажей. Он больше походил не на одно целое строение, а на кучу маленьких домиков, причудливо сцепленных между собой.
— А здесь волшбу творят наши местные чудотворцы, — и, весело покосившись на меня, Нежана тихонько шепнула: — Такие же, как ты.
— Ну что ты, Нежана, глупости-то говоришь, — чуть не подавилась орехом я, — какая ж из меня волшебница?
— Обыкновенная. У тебя вон и сума чародейная имеется.
— Ну, сума-то, может, и чародейная, а я абсолютно обыкновенный человек.
— Удивляешь ты меня, Стеша, даже маленькие дети знают, что зачарованные вещи абы в чьих руках не служат, — убежденно кивнула головой эта специалистка по волшебникам.
Ну спорить со столь авторитетной личностью я не стала.
Роща Предков — слава небесам — не оправдала моих смутных опасений. Уж очень это название напоминало нечто кладбищенское, типа «аллея скорби», «пантеон Героев»… Нежана пояснила, что у русичей принято в честь воссоединения с богами ушедших родичей сажать в Роще дерево, чаще всего дуб. Вот только рощей это место можно было назвать, обладая уж очень большим воображением. Скорее это был густой лес, который с каждым шагом становился все более и более диким. Некоторые деревья были настоящими гигантами по три метра в обхвате. По всему выходило, что традиция ненова. Вскоре мы вышли к избушке более чем странного и древнего вида. Никакой резьбы и росписей, так присущих всем деревянным предметам Руси, здесь не было. Она была настолько плотно зажата между двумя могучими дубами, что казалась продолжением последних, да и бревна ее были такого же темного цвета, как стволы исполинов. Густые бороды лишайника, заросшие мхом стволы и стены… отличить, где кончается дерево и начинается строение, не представлялось возможным. Нижние ветви дубов были обвешаны странными предметами: какими-то мешочками, колокольчиками, черепами мелких животных, деревянными фигурками и прочими неуместными в лесу предметами. На ступеньках хибары сидел крепкий молодой мужчина с курчавой светлой бородой. Нежана почтительно осталась в стороне, а я же подошла поближе, изобразила что-то типа поклона и поинтересовалась местонахождением почтенного Атея.
— Рад лицезреть тебя, дочь Руси, — улыбнулся крепкими белыми зубами молодой волхв, — я Атеем и прозываюсь.
Он встал, поклонился мне в ответ и пригласил зайти в хижину. Пригнувшись под низкой притолокой, я перешагнула порог. Несмотря на отсутствие окон, внутри темно не было. Яркий очаг посередине отбрасывал оранжевые отблески. Вдоль стен стояли лавки, по углам — какие-то мешки и сундуки. Вот, в общем-то, и все. Ни тебе пучков трав, ни связок мухоморов, ни даже засушенных летучих мышей. Атей, продолжая улыбаться, смотрел на меня.
— Все ли ладно? — наконец произнес он. — Я вижу, сомнения терзают твое чело.
— Спасибо. — Я смущенно пожала плечами. — Просто я по-другому все представляла. И вас другим. Поэтому и растерялась.
— Меня? — Волхв удивленно приподнял брови.
— Ну мне сказали, что вы давно здесь в Роще живете… Двести лет, — хихикнула я, демонстрируя, что, мол, я-то в такие глупости не верю, — я и представляла кого-то постарше.
— Двести сорок два аккурат на нонешнее Пролетье[16] было. — Видя, что я недоверчиво хмурюсь, он продолжил: — Возраста, дочь моя, и вовсе не существует. Каждый выглядит так, как себя ощущает. Главное — научиться управлять своими мыслями. А возраст, рост, вес, внешность — это все наносное. Это то, что мы сами о себе думаем.
Видимо, мысль была глубока и многогранна, и реагировать на нее следовало как-то по-особому. Потому что волхв, посмотрев на меня пытливо и не увидев чего-то ожидаемого, вздохнул и начал рыться в сундуках, потом достал из одного большое серебряное, гладко отполированное блюдо и повесил над огнем.
— Ну а теперь расскажи мне о себе, как помнишь, как знаешь.
Что-то в последнее время уж очень часто приходилось мне рассказывать про себя. А когда смысла большого в этом не видишь… Но, как говорится, «назвался груздем — иди на закусь». Где-то рассказывая самостоятельно, где-то отвечая на наводящие вопросы Атея, худо-бедно я поведала свою историю детства и последующих событий. Волхв, в отличие от коневрусов, не уточнял ничего по организации моего мира. Казалось, что ему все было ясно и понятно. В конце моего повествования он замолчал, закрыл глаза и, казалось, заснул. Я замолчала и притихла — никакой реакции. Чувствовала я себя в своем обычном состоянии — дура дурой. Минут через пять решилась покашлять — ноль эмоций. Я опять подождала… Спит. Я продолжала сидеть и молча пялиться в огонь. Поднос на огне тем временем раскалился докрасна. И только я решила плюнуть и уйти, как волхв дернулся, схватил меня за руку и прижал ее к раскаленному блюду. Я заорала. Даже не столько от боли, сколько от неожиданности, и орала до тех пор, пока не поняла, что боли, в общем-то, и нет. Тогда я перестала выдергивать руку и посмотрела на блюдо. Теперь оно не выглядело раскаленным. Оно вообще на блюдо не походило. Это скорее была темная воронка в пространстве, а в ней шуровали мои обычные сны в духе взбесившегося авангардиста. Знакомые вальяжные спирали, шустрые запятые, ломаные непонятности и прочая чепуховина кислотных оттенков.
— Крылата! — отпустив мою руку, выдохнул он. — Настоящая живая невылупившаяся крылата! Мне вот сразу что-то показалось в тебе странным, но в нашем мире давно не появляются новые крылаты. Да и те, что были, исчезают. — Он некоторое время помолчал. — Говорят, что на весь подлунный мир их наберется, в лучшем случае, десяток. А последний раз вылуплялась и вовсе лет триста назад.
Я, конечно, понимала, что чем-то необычайно порадовала данного гражданина, но смысл ускользал. Про крылату мне уже сообщала русалка, но там как-то без фортелей обошлось. А здесь глазки горят, бородка дергается. И главное, я не понимала, что надо спросить, чтобы прояснить ситуацию. Поэтому начала с главного:
— Я не знаю, что такое крылата.
Вот! Теперь у паренька возникли затруднения с объяснением. Хотя, если не врал про возраст, то к таким-то годам должен был обрасти немалым словарным запасом.
— И я не знаю. — Развел руками служитель незнамо чего.
— Как такое может быть? Вы знаете, что я эта самая крылата, а что это такое, не знаете? — Я дернула браслет на руке. — Вот я, например, знаю, что это браслет. Потому что он имеет определенную форму, вид, материал. И я поэтому знаю, для чего он. А вот вы заявляете, что я некая личность, но что это — понятия не имеете!
— Стеша, да не ярись ты. — Он меня усадил опять к огню. А я даже и не заметила, когда вскочила. — Я неправильно глаголил тебе. Просто никто из смертных не знает всего про крылат. Многие из ныне живущих и вовсе не ведают, что вы существуете. Известно лишь, что, как только пропадет последняя крылата, этот мир изменится, не останется ни чародейства, ни веры нашей. Только вы производите силу неба, и вся волшба творится только через вас. Вы — душа нашей земли. Вы — волшебная сила. Пропадете вы — пропадет душа. Останутся люди на земле, и останутся реки и моря, но пропадет счастье первозданное. И опустеет душа человеческая наполовину. И не сможет никогда насытиться род людской. Не испытает никогда полной радости бытия. Потому что не будет у него ровно половины, и взять эту половину будет негде. И будет человек искать всю жизнь что-то и не находить, — он вздохнул и повторил: — Если не останется крылат.
