— Да, Офер, я жду?
(А про себя: «Я, осиротевшая медведица Рута, сама бы вышла из леса тебя растерзать».)
— Учительница Рута, — спросил он, — если в самом Танахе написано «двое медведиц», почему вы ругаете нас, когда мы говорим «двое девочек» или «двое мороженых»?
Я посмотрела на него, пытаясь понять, то ли он умничает, то ли в самом деле не понимает, и сказала:
— Ты прав, Офер. Но «двое девочек» или «двое мороженых» — это ошибка уродливая, а «двое медведиц» — ошибка красивая. Некоторые писатели дорого дали бы, чтобы сделать такую красивую ошибку.
И вдруг почувствовала, что от моей диафрагмы к сердцу, точно пузыри из пучины, подымаются совсем другие слова: «Как ты, Офер, такая же красивая, как ты сам, Офер. Кажется, мне не стоит смотреть на тебя».
Ну, не важно. Вернусь к тому пари на берегу Кинерета. Офер набрал воздуха, нырнул и исчез, и прошли минуты полторы, и я вдруг поняла, что это уже чуть многовато для мальчика, поднялась с песка и крикнула: «Офер!» — а потом: «Что с ним случилось? Кто-нибудь видит его?!»
И тут мы увидели, как из воды появились его руки, которые метались из стороны в сторону, точно призывая на помощь. За руками появилась его макушка, потом мальчик погрузился вновь, но на наше счастье оказалось, что он довольно близко. Я бросилась в воду, подплыла к нему, схватила и потянула к берегу, а потом несколько учеников помогли мне вытащить его по мелководью на песок. Здесь его вырвало, и он пришел в себя. И тогда ребята начали пересмеиваться: «Это он представляется. Он просто хотел, чтобы учительница Рута сделала ему искусственное дыхание изо рта в рот».
Офер смутился, а я сказала:
— Не думайте, что из-за этой небольшой драмы я забыла о нашем пари. — И обошла их всех со своей соломенной шляпой, этакая Рута-приставута: — Кладите свои шекели! Сюда, прошу!
Кто-то спросил:
— Учительница Рута, что ты сделаешь с такими большими деньгами? — А потом добавил — Может, пригласишь нас в бар на кружку пива?
Я сказала:
— Учительницы не накачивают своих учеников алкогольными напитками. — А про себя: «Хотя я и в этом могла бы легко победить вас всех».
На следующий день я отдала все эти деньги школьной секретарше, чтобы она купила на них какие-нибудь книги для нашей библиотеки или пробирки и горелки для лаборатории, и думала, что поступила абсолютно правильно, но ребята обо всем рассказали родителям, и те пожаловались директрисе: как это учительница спорит на деньги со своими учениками? А Хаим и Мири Маслина, наши соседи за забором, вообще завопили: «Она чуть не утопила нашего сына!» В общем, поднялся шум. Директриса вызвала меня «для серьезного разговора», инспектор записал мне замечание в личное дело, и в конце концов мне все это осточертело и на ближайшем родительском собрании я вернула каждому родителю эти несколько шекелей его ребенка и надеюсь, что эту торжественную церемонию они не забыли по сей день.
Глава двенадцатая
— Обычно Довик ездил на этот свой пруд один. Дедушка разрешал ему уже в четырнадцать лет брать машину — тогда это была еще наша прежняя развалюха, «форд» с круглыми крыльями, — при условии, что он не станет выезжать на главные магистрали, а будет ездить только полевыми дорогами. На пруду он раздевался, плавал, а потом лежал в воде голышом на надутой шине — он называл это «Довик в корзинке» — и представлял себе, так он мне рассказывал, что сейчас на берегу появится дочь фараона и желательно со своими прислужницами — потому что именно так написано в Танахе, там, где говорится про Моисея в корзинке, зачем же менять, — и он объяснит им в точности, как вытащить его из воды и что с ним сделать потом.
Как вы сами, конечно, понимаете, он убегал туда довольно часто, лежал там часами и предавался мечтам о войнах с крокодилами, вроде тех, которые описывал Нахум Гутман[64]в книжке «Лубенгулу-король Зулу», и о нашей маме — что она делает в Америке, и думает ли о нас, и как это будет, если навестить ее там и уговорить купить ему мотоцикл «харлей-дэвидсон» в качестве компенсации за то, что она бросила своего сына. И как это она, с одной стороны, могла отказаться от нас в пользу дедушки, а с другой стороны, как хорошо, что она оставила нас у него, и почему это так, что все в мошаве нашего дедушку боятся, а для нас он такой хороший и добрый. Став чуть постарше, он начал убегать туда, когда хотел улизнуть от работы, которую поручал ему дедушка. Валялся на берегу пруда и мечтал, как закончит наконец школу и пойдет в армию и как покончит с собой, если его не возьмут в достойную военную часть из-за его астмы. А многие годы спустя он начал прятаться там от Далии с ее занудством и «символами», которые она ухитрялась отыскать везде, где угодно. И однажды даже сказал мне: «Я увидел, что дочери фараона не приходят вытащить меня из воды, и поэтому стал время от времени привозить туда какую-нибудь свою фараонову дочь».
Наша Далия, кстати, из тех женщин, которым очень важно показать людям, какая у нее удачная и счастливая семейная жизнь. На улице она ходит с Довиком только за ручку, а своих двойняшек по той же причине назвала Дафна и Дорит, чтобы их имена начинались на ту же букву, что и имена родителей. Когда девочки были еще маленькими, она дважды в день, утром и в полдень, тащила Довика в детский сад, чтобы все видели, что счастливые родители вместе приводят и забирают детей. Вдобавок она то и дело намекает, что у них с Довиком есть какие-то особенные любовные забавы, и всегда рассказывает, как он любит все, что она готовит. Нет, поймите меня правильно, готовит она очень хорошо, это правда, я тоже люблю ее обеды, но все-таки еда — это всего лишь еда, жизнь на этом не построишь.
Поначалу все эти ее штучки меня слегка напрягали. Ну для кого ты устраиваешь эти представления? Но потом до меня дошло: это не представления для кого-то, это она себя пытается убедить — и тогда я даже немного пожалела ее. Ну, не важно. Теперь Довик уже редко навещает это свое тайное укрытие, потому что кто-то из его друзей, узнав такой большой секрет, немедленно рассказал кому-то другому, а другой третьему и кончилось тем, что какой-то журналист написал целую статью об «уединенном бассейне». Один из тех журналистов, которые рекомендуют людям места для «уединенного отдыха», после чего стаи саранчи с мангалами и наргиле со всех концов страны мчатся туда со своими семьями, чтобы оставить там после себя обертки от сэндвичей, коробки из-под кукурузных хлопьев и кучи, я извиняюсь, дерьма вместе с туалетной бумагой. А шум, который они производят, висит там в воздухе долгие часы после их отъезда. Так вот, в один прекрасный день Довик застал около своего пруда семейство, которое жарило на берегу шашлыки, что, по его мнению, было равносильно кощунству, разозлился так, что проколол им все шины, и после этого начал уединяться со своими фараоновыми дочерьми в разных других местах. «Я понял, что они могут спасти меня и без корзинок и даже без Нила вообще», — как-то сказал он мне, когда попросил попробовать новый вариант лимончелло и сказать, нужно ли что-то поменять в соотношении воды, лимона и спирта.
