— Какая?
Лилиан села Марине на нос, заставив ту скосить глаза.
— Дело в том, что ты не сможешь попросить его об этом, поскольку у тебя нет ни его телефона, ни адреса. И ты не назначила ему свидания!
— Ты мне об этом не говорила!
— Но это и так понятно!
— В этом виноват Цицерон и его мерзкая колбаса, а также сплетница Антавиана и тупая Луси, они все сговорились. К тому же тот полицейский схватил меня за руку и потащил…
У Лилиан не было ни малейшей охоты вникать в подробности провала Марины.
— Как ты собираешься снова увидеться с О’Коннором?
От удивления Марина потеряла дар речи.
— Он О’Коннор?
— Да, Патрик О’Коннор. Можешь приступить к изучению телефонного справочника Дублина и обзвонить более тысячи двухсот абонентов по имени О’Коннор, входящих в его клан, хотя твой жалкий английский не поможет тебе даже снять трубку.
Марину не волновали ни телефоны, ни английский язык. Она не могла сообразить, как сумела угадать настоящее имя ирландца.
— У меня есть волшебные способности? Я способна угадывать?
Лилиан звонко расхохоталась.
— Это моих рук дело.
Лилиан на мгновение забыла о том, в сколь трудном положении оказалась. Ей нравилось строить предположения.
— Я нашептываю на ухо мысли и слова, намекаю…
Марина одновременно пожалела о двух вещах: что она не ясновидящая и что Патрик подчиняется слабому голоску феи.
— Вот как? Значит, Патрик целовал меня, потому что ты так велела?
Лилиан отрицательно покачала головой. Действительность оказалась более прозаичной.
— Меня там не было, хотя я и могла бы быть, чтобы все взять в свои руки. Патрик встретил тебя, потому что Анхела по «мессенджеру» сообщила ему о своем прилете, — и добавила без сочувствия: — Не обманывайся, он целовал Анхелу.
Марина чувствовала себя несчастной всякий раз, когда ее сравнивали с сестрой, но ее тешила мысль о том, что целовали-то ее (между прочим) под маской Анхелы, а вовсе не умирающую Анхелу.
В конце концов, это было самое главное. Ясно, что когда-то какой-нибудь философ уже размышлял над этим, а именно — над разницей между намерениями, желаниями и скучной реальностью. Лично ей не хватало лишь одной мелочи.
— Как мне встретиться с ним?
Лилиан изящно пожала плечами.
— Я не знаю, где он живет.
Марина рассердилась.
— Разве ты не фея? Ты должна знать. Ты мне только что сказала, что он подключен к «мессенджеру» Анхелы.
И тут ее осенило. Ведь это поможет ей найти Патрика!
— Я подключусь к «мессенджеру» Анхелы и найду его!
Лилиан оборвала ее:
— Не кричи, а то нас услышат. Знай, мы, феи, не вмешиваемся в дела людей. Нам вредны города: дым машин, отопление, кондиционированный воздух. От вашего загрязнения у нас изнашиваются крылья, и мы теряем способность летать.
Марина многозначительно посмотрела на порошок, покрывавший прозрачные крылья феи, и поняла, в чем дело.
— Разве ты не фея Анхелы?
Лилиан чуть покраснела. Эта дерзкая девица смеет упрекать ее?
— Анхела… как бы это тебе сказать, нечто особенное. Для нее я сделала много такого, чего другие феи не стали бы.
Марина заволновалась. Лилиан призналась в преданности Анхеле. Не оставалось сомнений, она любила ее и страдала из-за нее.
— Ладно, я поступлю так, как ты мне скажешь, но я не очень владею английским.
Лилиан это было известно.
— Знаю. Я хотела околдовать тебя, но у меня не получилось.
Марина покосилась на фею.
— Каким образом?
Лилиан повторяла одно и то же.
— Ты не поддаешься моим чарам.
Даже в этом Марине не везло. Ее даже околдовать было невозможно! Но, несмотря на всю драматичность, эта мысль показалась ей чудесной.
— Хочешь сказать, что я в один присест выучу английский, если меня околдовать?
— Ты обретешь дар. Твои умственные способности станут восприимчивы к основным языкам мира. Мы, феи, обладаем этим даром. Как бы я, черт подери, могла разговаривать с тобой?
Марина была восхищена.
— Но это… это ведь невероятно! А математика?
Лилиан заставила себя упрашивать.
— Ну, это логически-дедуктивно-аналитическое мышление. В этом мы тоже можем помочь, но лучше всего нам удается музыка.
Марина воскликнула.
— Я смогу играть на гитаре?
Лилиан сморщила носик.
— На гитаре? Почему на гитаре? Гораздо правильнее играть на скрипке или арфе.
Марина поняла, что у нее примитивно-фольклорные вкусы. Как твердила ее мать: «Одевай обезьяну хоть в шелка, она все равно останется обезьяной». Изящество — удел Анхелы. Как бы то ни было, Марине не хотелось злоупотреблять расположением Лилиан. Ее мать, которая очень любила высокий стиль, также говорила, что «Жадность фраера погубит».
— Мне хватит дара в математике и языках.
Однако Лилиан решила умерить ее аппетит.
— Дара к языкам более чем достаточно.
Марина смирилась — а то можно вообще остаться без ничего!
Лилиан взмахнула крылышками — раз, два, достала крохотную иголочку, которую прятала под жалкой электрической лампочкой в сорок ватт, висевшей на потолке, и произнесла какие-то непонятные слова.
Марина закрыла глаза, ожидая, что почувствует укол, неожиданный жар, мысленное озарение и нечто сверхъестественное, что хотя бы отдаленно отдавало волшебством. Но ничего такого не произошло. Она открыла глаза и взглянула на фею, а та, в свою очередь, с удивлением посмотрела на нее.
Лилиан жестом велела Марине приоткрыть дверь — в маленькую комнату влетели несколько отрывочных, непонятных фраз, произнесенных миссис Хиггинс и ее постояльцами.
— Ты понимаешь, о чем они говорят?
— Нет.
Лилиан вздрогнула и велела ей закрыть дверь.
— Что-то происходит…
— Что именно?
Как раз в это мгновение что-то глухо ударилось в оконное стекло. Обе умолкли и насторожились. Шум повторился снова, затем еще раз.
Барабанили в окно. Кто-то бросал в него камушками. Кто это мог быть? Несомненно, какой-то упрямец.
Марина осторожно, чтобы ее не заметили, выглянула в окно.
Это он! Странный тип!
— Это тот, надоедливый, из самолета!
