Марина робко пожелала всем спокойной ночи, или good night,[25]однако не удостоилась ответа. Хозяйка с постояльцами продолжали хохотать над какой-то скверной шуткой, которую только что рассказал один из итальянцев. В этой шутке, по мнению Марины, не было ничего остроумного. Ну или ей так показалось, ведь она не понимала английского, не говоря уже о смеси английского с итальянским.
Все здесь было странным, не таким как дома, непонятным и непривычным. Ей было совсем не весело. У миссис Хиггинс росли усы, она лаяла, точно бульдог, а итальянцы вселяли в Марину страх.
Она заперлась в спальне, села на кровать и сжалась в клубок.
Спальня была маленькой, душной и обставленной с дурным вкусом: занавески были чрезмерно пестрыми; одеяло потертым и ободранным, коричневый пол обшарпанным, стены, обклеенные обоями с цветочным узором, отдавали прогорклым маслом; шкаф загнали в столь тесный угол, что открыть его нельзя было иначе, как встав на единственный в комнате стул.
Марине хотелось бежать отсюда. Ей не везло. Почему вместо симпатичной семьи с детьми ей досталась эта тучная вдова? Почему вместо веселого домика с садом и собакой ей выпала мрачная конура с двумя мафиозными итальянцами?
— Почему? — повторяла она в тысячный раз, пока не сообразила, что она не она, а Анхела. И это не Марина, а Анхела находилась в комнате Анхелы, в семье Анхелы, с друзьями Анхелы… и ее целовал парень Анхелы.
Как бы поступила Анхела в ситуации, в которой оказалась Марина? Смирилась бы? Взбунтовалась бы?
Вспомнилась сцена, которая повторялась из года в год вечером после отъезда Анхелы в Дублин. Марина со скучающим видом ужинала со скучающими родителями в своем скучном доме, и вдруг дребезжал телефон. Скучающие глаза матери, которая брала трубку, ярко вспыхивали, что означало «уже пора какому-нибудь интересному человеку сказать что-нибудь, стоящее внимания», и она улыбалась, слушая свою старшую дочь.
Повесив трубку, мать с гордостью пересказывала то, что только что слышала: «Анхела чувствует себя великолепно. Ей выпала самая симпатичная семья, замечательный дом и чудесные соседи».
Анхела тогда врала?
Возможно, пустив в ход немного воображения, Марина изменила бы свое представление о разочаровавшей ее семье, выбранной из списка претендентов. Наверное, ТАК поступила бы Анхела? Неужели счастье в жизни в такой степени зависит от способности приукрасить неприятные моменты и представить их в ложном свете? Наверное, Анхела могла бы сотворить из неприятной миссис Хиггинс сердечную ирландку, а из ее неприятных постояльцев — веселых итальянцев…
— С тобой одни неприятности.
Марина не знала, говорит ли это женским голосом подсознание или это Анхела общается с ней посредством своих способностей.
Но это была Лилиан, которая выпорхнула из-за занавесок и присела на подушечку у изголовья ее кровати. Вот она, вероятная виновница ее несчастий!
Марина излила свой гнев на крохотную фею.
— Где тебя носило? Почему ты бросила меня одну? Ты должна была встретить меня в аэропорту. Думаешь, красиво оставлять человека, не сказав, когда и где мы увидимся?
Но у Лилиан не было охоты выслушивать ее ворчание.
— Да замолчи же ты, пожалуйста! На что ты жалуешься? Ты даже не представляешь, как Анхеле плохо.
Марине тут же стало стыдно за свой эгоизм. Она совсем не подумала о несчастной сестре.
— Ей очень больно?
— Очень. Все осложнилось.
Марина не знала, что сказать.
— Что осложнилось?
— У нее волосы лезут прядями.
Марина суеверно потрогала свои волосы. Те были на месте. Она представила Анхелу лысой и вздрогнула.
— А ветрянка?
— У нее лопаются гнойники. Лицо покрылось кровоточащими язвами.
— Ладно, можешь не вдаваться в подробности.
— Тогда не спрашивай.
Лилиан проявляла странную нервозность. Фея не говорила, а что-то шептала и порхала, распыляя по комнате золотистый порошок, который вызывал чувство жжения в глазах и носу. Марина не выдержала и чихнула.
— Пожалуйста, не порхай так много, из-за тебя я чихаю.
Лилиан застыла и пригрозила ей крохотным указательным пальчиком. Казалось, она рассердилась не на шутку.
— От тебя ждать нечего, кроме неприятностей.
Марина это уже знала, но ей стало обидно, что эти слова слетели с уст какой-то феи.
— Знаю, я бестолковая, не понимаю английского, потеряла единственную любовь всей своей жизни и в довершение всего мою посуду для этих трех типов, которые гогочут в гостиной.
Фея резко прервала ее.
— Единственную любовь твоей жизни? Перестань говорить глупости.
Марина хотела дать фее пощечину. Как она может такое говорить!
— Я хотела сказать… самого красивого парня на свете.
Лилиан отнеслась к ее словам скептически.
— Не знаю, что ты нашла в этом великане.
Марина засомневалась.
— Это ведь был он, да? Я имею в виду, что меня ждал именно Патрик?
— Да, это был он.
— И как ты думаешь, что мне делать, чтобы спасти Анхелу?
— Попытайся завоевать доверие Патрика.
— Какое Патрик имеет отношение к несчастью Анхелы?
Лилиан откашлялась, оттягивая ответ.
— Патрик тебе нравится, да?
Марина решила скрыть, что мечтала о нем целый год, что у него точно такой голос, как себе представляла, а когда он целовал ее, она подумала, что умрет, и когда он ушел, она вдруг почувствовала себя одинокой, маленькой и опустошенной. Марина ни словом не обмолвилась о том, что когда вспоминала эти мгновения, ощущала, как покалывает кожа, чувствовала жар на губах и дрожь в ногах. Разве это не любовь? Что какая-то фея понимает в любви? Но решила не вдаваться в подробности.
— Да, он мне нравится.
Тогда фея тихо прошептала:
— Значит, все в его руках. От него и только от него зависит, исцелится ли Анхела.
— Противоядие?
Фея рассердилась.
— Тебе об этом лучше не знать, иначе ты совершишь новую ошибку. Люди слишком торопятся строить предположения на основе скудных сведений, которыми располагают. До сих пор ты действовала очень плохо.
— Да, плохо, — призналась Марина. — И сейчас все думают, что у меня есть другой парень, который мне не нравится.
Лилиан не придала этому большого значения.
— Подумаешь, это не беда Патрик вернется, стоит тебе только попросить. Но тут кроется одна проблема…
