– Скорее черный фармацевт, – возразила она. – Это не одно и то же! А как ему еще жить? Откровенно говоря, я его не осуждаю. Продавая одним, он получает возможность давать другим. Это ты понимаешь, ведь так?
Доктор тоже получает свою долю, подумал я.
Она вдруг рассмеялась:
– Но я не думаю, чтобы там нашлась какая-нибудь виагра.
Я отстранился, потом перекатился на спину. Лицом в потолок. Снаружи, за стенами, ветер вздыхал и швырялся снегом.
– Это низко, – сказал я.
– Извини. Ты прав. Я сказала это, чтобы обидеть. Но не принимай это близко к сердцу. Я просто пыталась дать сдачи. Я понимаю твою проблему, Джордж, и не держу на тебя зла. Могу даже поспорить, что ты думаешь об этом больше, чем я. Не стоит. Каждый из нас что-то теряет. Разве не так?
Она тоже перекатилась на спину, потянулась и взяла меня за руку. Слишком просто, слишком небрежно. Так мы и лежали. Уверен, она сказала это мне в утешение.
* * *
Мысли в голове заметались, как снежинки на ветру. Мне захотелось честно рассказать ей о многом. Очень захотелось. Я до боли жаждал откровенного разговора.
Ужасно, если Бетани – или кто другой – будет думать, что профессия имеет для меня болезненную привлекательность, что я получаю от своей работы извращенное наслаждение. Ни в коем случае! Моя работа не имеет отношения ни к удовольствиям, ни к развлечениям.
Все, наверное, помнят тюремные фотографии из Багдада, – ухмылки, характерные жесты, всю эту отвратительную возню. Там ясно ощущалась сексуальная подоплека. Или рапорты Пентагона о солдатах, которые загоняли заключенным в анус деревянные ручки от щеток или электрические лампочки… Это же поведение насильников, у которых не встает, но которые не могут удержаться и не вставить жертве хоть что-нибудь.
Так вот, ничем подобным мы на Омеге не занимаемся. Только дело. Надо понимать разницу! Те охранники в Багдаде – просто тупые скоты, не способные исполнять свои обязанности. Да и командиры их тоже. А дурная слава достается огромному большинству хороших солдат и частных контракторов. Но послушайте: на Омеге, если дело доходит до жестких мер, о приятном времяпровождении речь не идет. И троглам мы тоже не поручаем специально готовить для нас заключенных. Все необходимое мы делаем сами. № 4141 мог бы рассказать ей, что…
Бетани, Бетани, думал я, я не потому занимаюсь такой работой, что я импотент. И пытаюсь компенсировать. Это слишком просто! Скорее, все вообще может быть наоборот. Нельзя ли объяснить мою импотенцию тем, что на работе я обладаю властью и вынужден ее применять, иногда жестко?
Черт, не знаю! У меня и до приезда на остров случалось всякое – то вставал как штык, то вдруг напрочь отказывал. Еще до «ПостКо». Так что я не знаю. Не знаю!
Почему-то стремление поговорить откровенно и высказать все, что накопилось на сердце, особенно сильно во мне именно сейчас, когда я лежу в темноте в доме Доктора, а под кроватью полно коробок с контрабандными лекарствами.
* * *
В тот день после обеда, когда мы сели играть в библейский бейсбол, Доктор посмотрел на меня с выражением терпения и застарелого страдания. Он действительно был добрым человеком и не хотел ставить меня в неловкое положение перед детьми. Господь милосерден, Он принимает и дураков тоже. (Конечно, если они обладают верой.) С чудесным состраданием Он обнимает слюнявых идиотов и прижимает их к Своей груди, вместо того чтобы швырнуть в озеро огненное. Так что и тебе найдется местечко, Джордж!
Я, со своей стороны, успел уже подразнить Бетани:
– Я знаю, что нам надо было подарить твоему отцу на Рождество.
– Что?
– Защитный нагрудник. И наколенники.
– Как это? – Она непонимающе нахмурилась.
– Для тех случаев, когда он выступает в роли арбитра. Ты же знаешь, как он любит входить в образ.
– А-а. Шутишь. Мог бы предупредить заранее, Джордж.
Мы собрались в гостиной. Кристофер подошел ко мне и устроился рядом. Я с радостью заметил, что он вроде бы не нервничает. Вот что значит делать что-то в первый раз, ничего не подозревая.
– Джой! – позвала Дебора. – Мы собираемся играть.
Он с грохотом сбежал по лестнице.
– Что ты делал там, наверху? – спросила она.
– Ничего.
Джой оседлал подлокотник кресла и устроился рядом с мамой. Его кожа была, пожалуй, менее оранжевой, чем прошлым летом, но выглядел он все равно не лучшим образом. В последний учебный день перед каникулами он проехался лицом по замерзшей дорожке и рассек нижнюю губу. Теперь эта губа, зашитая черными нитками, распухла и посинела. По краю большой сухой коросты выступила алая жидкость. Я уже поругал Кристофера за столом и сказал, что нельзя так пялиться. Джой услышал наш разговор и сказал:
– Все в порядке, дядя Джордж. Я знаю, как это выглядит.
Тогда его зрелое отношение к жизни произвело на меня сильное впечатление. Но теперь, пока мы готовились к игре, у меня сложилось другое впечатление: черт, да ему просто нравится, когда на него глазеют! Он сидел на подлокотнике кресла и буквально тыкал нам в лицо свою разбитую губу.
– Ну ладно, народ, давайте разделимся на команды, – сказал Доктор.
– Я хочу с папой! – сразу заявил Кристофер.
Мне было очень приятно услышать эти простые слова. Джой немедленно заявил, что будет с мамой, и я думаю, мне не показалось: он испытывал облегчение оттого, что не оказался в моей команде. Нас было нечетное количество, поэтому для Бетани мы бросили монетку; в результате она досталась противной стороне. Бетани и начала игру, попросив вопрос-«сингл».
Доктор поднял брови и нараспев произнес:
– Назовите третье имя: Анания, Мисаил и кто еще?
Бетани сидела, играла браслетом и что-то бормотала. Казалось, она не слушала, а напевала едва слышно своим чудесным, теплым, чуть хрипловатым голосом. Потом она вдруг подняла голову и сказала:
– Азария.
– Да! – воскликнул Доктор. – Есть! Доброе начало.
Но после этого события покатились под горку. Джой на все вопросы отвечал правильно, Дебора тоже давала неплохие результаты. Когда же подходила наша очередь, мы с Кристофером никак не могли «ударить как следует».
– Как звали сыновей Ноя?
– Э-э… простите. Не могу сказать.
В том, чтобы вылететь после первого же вопроса, были свои преимущества, – так игра шла быстрее. Кристоферу тем не менее приходилось несладко.
– Назовите три казни египетские.
Кристофер безмолвно поднял взор к потолку. Джой тихонько посмеивался, болтая губой. Щеки Кристофера запылали.
Подошла моя очередь, надо было спасать лицо. Доктор прочел с карточки вопрос:
