Эпилог. (стр. 10 - 19).
Едва Хранитель закончил третье вечернее омовение, ему сообщили, что старший фараон ожидает его на колоннаде.
— Почему не доложили сразу?! — вскипел Хранитель.
— Фараон приказал не беспокоить тебя и желает предаться созерцанию один.
— Он без сопровождения?
— Фараон даже не пожелал, чтобы рабы помогли ему подняться.
— Узнаю Птолемея, — улыбнулся Хранитель на македонском.
Еще издали он увидел старика. Тот стоял, облокотившись о перила и глядя, как медные отблески заходящего солнца покачиваются на глади Большой Гавани.
— Приветствую тебя…
— Только не говори „фараон“, — перебил Птолемей. — Последнее время меня это уже напрягает. Я отдал власть сыну, пусть он теперь все это и тянет.
— Желаешь ли ты…
— Пожалуй, вина. Только покрепче, а то кровь уже ленится двигаться по жилам.
Хранитель распорядился.
— Воспоминания лишили меня сна. Я измучился.
— Я бы сменил лекарей.
— Они не помогут. Я не сделал еще одного, не сдержал слово. Видно, подходит время, и я должен доделать это.
— Доделать, что?
— Боги правят нами, и мы должны следовать путем, который они дают.
— Что говорят тебе боги?
— Видишь, как спокойно заходит солнце? Ни волн, ни ветра. Александрия — моя гавань, и солнце моей жизни так же спокойно освящает ее последними, уже остывающими лучами. Я так же спокойно клонюсь к своему закату, чтобы завтра уже без меня мой город проснулся для дальнейшего процветания. Но это после, а тогда, впервые ступив на этот берег, мы были еще молоды и полны сил…
Птолемей помолчал, а после повернулся к собеседнику, взглянув тому в глаза. Хранитель вздрогнул. Угасающее солнце вспыхнуло в глазах фараона, разгладило морщины, словно вычеркнуло из истории десятки прожитых лет.
— Знаешь, — сказал Птолемей, — никто никогда не говорил этого, но теперь я скажу. Александр сам был оракулом, ибо ни один из них не сказал ему ничего того, чего он не знал сам. Он ошибся единственный раз, тогда, когда, следуя за судьбой, встал впереди нее, желая, чтобы она последовала за ним.
— Так и есть, — согласился Хранитель. — Все годы я старался понять это, но так и не смог. Теперь же ты объяснил это.
— Тогда в Сантарии боги лишь подсказали Александру место, где следует строить город, который он задумал задолго до этого. Как-то, еще затемно Александр ворвался в мои покои и потребовал немедленно выслушать его. Взглянув на него тогда, я понял, что произошло что-то… В такие моменты Александр менялся до неузнаваемости. Им правила лишь одержимость, и никто и ничто уже не могли спорить с ней. Он почти задыхался от волнения, повторяя бесконечно, что явил ему во сне Амон:
„Там, где остров Протея, воздвигни ты град многославный,
И владыка Плутон, покровитель незыблемый, будет
Сам с пятихолмных вершин беспредельной вселенною править“. (1)
Я спросил его, не подождет ли это до утра, но Александр обрушился на Гелиоса (2), стеная, что тот не спешит явиться, чтобы осветить его славу. Как бы там ни было, но Александр чуть ли не на следующий день снялся с места, и мы бросились искать то, чего не могли объяснить. Мы двигались вдоль побережья, пока не оказались на равнине, изрезанной реками и рвами. Был уже глубокий вечер, и мы устроились на ночлег. Я чувствовал такую усталость, что свалился и не помнил, как уснул. Было еще затемно, когда…
Птолемей улыбнулся.
— Когда пришел Александр, — Хранитель улыбнулся в ответ.
— Когда пришел Александр и опять потребовал, чтобы я выслушал его. Я понял, что произошло…
— Что-то сверхъестественное.
— Сверхъестественное. Оказалось, еще вчера он узнал, что напротив лежит остров Фарос, на котором и обитал Протей. Александр желал непременно достичь его с первыми лучами солнца. Остров оказался идеальным, чтобы построить там форт-пост, но для города был маловат. Его окружали довольно глубокие воды, лишенные камней и рифов. В общем, идеальное место для защиты материкового города флотом. К тому же, остров был отделен от суши двумя большими глубокими бухтами. Уже к середине дня у меня поднялся жар, и я еле держался на ногах, мучимый лихорадкой. Александр решил заночевать на острове, но…
— Было еще затемно, когда явился царь и потребовал, чтобы ты выслушал его, — Хранитель закончил мысль Птолемея.
— Так и было. От рыбаков, что жили на Фаросе, Александр узнал, что могильный памятник Протея находится на материке и очень почитаем местными жителями. Равнина напротив острова была обширна и вмещала шестнадцать рыбацких поселков. Найдя могилу Протея, мы принесли ему великие жертвы и, приказав восстановить обветшалое святилище, Александр тут же принялся за план будущего города. Поначалу он определил его размеры от Пандисия до Гераклова Устья, а ширину от Мендесия до малого Гермуполиса. Это был величайший размах его мысли. Сейчас трудно представить, ведь Александрия разрослась еще шире этих пределов, но тогда плану царя невозможно было осуществиться. Попросту говоря, не было столько народу, чтобы город был заселен. Невракиец Клеомен и родосец Динократ, молодые архитекторы, уговорили Александра сократить размеры города, по крайней мере в начале его строительства. Мы начали закладку улиц от Драконта в нижней части Тафосирийской косы до Агатодэмона в низовьях Канопа и от Мендесия до Эврилоха и Мелантия. И вот, заложив основную часть городских каналов и начертав план, Александр написал на нем пять букв: А (Αλεξανδρος), В (Вασιλευς), Г (γενος), Д (Διος), Е (εκτισε), что означало, как ты знаешь, следующее: Александр, Базилевс, род, Зевс, основал. Казалось бы, все сбывается, но Александр не находил себе места. Гефестион, пожалуй, единственный из нас, кто не мог долго выносить нетерпение царя, наконец, сорвался:
— Что еще тебе надо?! Неужели же этот город не то, что ты искал, гоняя нас взад-вперед по пескам?! Как ты собираешься становиться властителем мира, коли мы торчим здесь уже почти вечность?!
— Без того, что я ищу, я не двинусь с места!
— Отлично! Тогда позволь узнать, что именно мы должны отыскать здесь?
— Святилище всевидящего бога.
— А что Амон с Зевсом тебе уже не подходят?!
Мы переглянулись. Гефестион позволил себе лишнего, и теперь все ждали, чем это обернется.
— Замолчи! — вскипел Александр. — Чтобы не наказать тебя, я отнесу эти слова к нездоровью, ибо понос, которым ты страдаешь в последние дни, видно, хлынул у тебя через рот. А чтобы освежить память, напомню тебе, что должен найти святилище Сераписа, о чем возвестил оракул в Сантарии.
— Александр, а чего ты не спросил его поподробнее, где искать?
— Гефестион, чтобы чем-то тебя занять, могу предложить тебе сбегать туда и все разузнать, — вступил в разговор Пердикка.
— Не гневите небожителей, богохульцы! — услышали все голос Аристандра. — До сего времени они покровительствовали вам! А тебе, Гефестион, не следует бросать тень на устремления царя! Лучше омойся и проведи в молитвах за него остаток дня, ибо оракул возвестил ему волю богов. И всем вам я бы советовал просить вышних о пути Александра, ибо они ведут того, кто ведет вас!
Аристандр отвернулся, выказывая презрение к непочтительным вольностям македонцев, и отправился молиться к только что выстроенному напротив святилища жертвеннику. По сей день мы называем его „алтарь Александра“. Нам ничего не осталось, как отправиться следом замаливать перед богами поведение Гефестиона. Я никогда не видел, чтобы Александр молился так рьяно, словно знал, что бог снизойдет к нему.
„Кто бы ты ни был, бог, покровитель этой земли, взирающий на беспредельную вселенную, прими эту жертву и стань мне помощником против моих врагов“, (3) — мне кажется, голос царя до сих пор звучит в ушах. Александр возложил богатые дары. Жертвенное животное было великолепным, огромным, мощным. Достойный дар великому богу! Внутренности, что лежали на алтаре не имели ни малейшего изъяна. И в тот же момент боги явили знамение. Огромный орел спустился на алтарь, схватил печень жертвы и мгновенно воспарил ввысь. Он сделал несколько кругов над нами и полетел прочь. Все были столь ошеломлены, что не могли шевельнуться, молча наблюдая за полетом. Он выписывал в небе круги, с каждым разом расширяя их, пока мы не увидели, как внутренности выпали из клюва, и орел, метнувшись вверх, исчез в небе.
— Это знак! — воскликнул Аристандр. — Зевс-Вседержитель послал орла, указывая путь!
— Пошлите дозор! — Голос Александра срывался от волнения.
Даже Гефестион настолько растерялся, что надменность слетела с его лица, уступив место выражению наивного изумления. Дозор умчался вперед, а мы двинулись следом. Не знаю, когда это произошло, но Александр безнадежно заболел Египтом, заражая всех вокруг. Мы неслись вперед, ни мгновения не сомневаясь, что именно там будет то, что
