Глава 1
Лето после процесса я провел в читальном залеуниверситетской библиотеки. Я приходил, когда читальный зал открывался, иуходил, когда он закрывался. По выходным я занимался дома. Я занимался с такойсамоотдачей, с такой одержимостью, что чувства и мысли, которые усыпил во мнепроцесс, остались усыпленными. Я избегал контактов. Я выехал из дома родителейи снял себе комнату. Немногочисленных знакомых, которые заговаривали со мной вчитальном зале или во время моих случайных походов в кино, я буквальноотталкивал от себя.
Во время зимнего семестра в моем поведении практическиничего не изменилось. Тем не менее одна компания студентов пригласила меняпровести с ней рождественские праздники в горах в хижине для лыжников.Удивившись, я согласился.
Лыжником я был не бог весть каким. Но лыжи я любил, ездилбыстро и не отставал от хороших лыжников. Порой на крутых спусках, которые,собственно, были мне не по плечу, я рисковал упасть и сломать себе что-нибудь.Делал я это осознанно. Другую опасность, которой я подвергал себя и которая вконце концов вплотную приблизилась ко мне, я вообще не воспринимал.
Мне никогда не было холодно. В то время как другие каталисьна лыжах в свитерах и куртках, я катался в одной рубашке. Другие толькопокачивали на этот счет головами, подшучивали надо мной. Но и к их озабоченнымпредостережениям я относился несерьезно. Я не мерз и все. Когда у меня началсякашель, я свел это к последствию от курения австрийских сигарет. Когда у меняподнялась температура, я испытывал удовольствие от пребывания в такомсостоянии. Я был слабым и одновременно легким, и мои чувственные впечатлениябыли благодатно притуплены, они были какими-то ватными, объемисто-мягки??и. Япарил.
Потом температура поднялась еще выше и меня отвезли вбольницу. Когда я вышел из нее, состояние оцепенения исчезло. Все вопросы,страхи, обвинения и упреки в свой адрес, весь ужас и вся боль, которые во времяпроцесса поднялись во мне и потом были сразу усыплены, снова вернулись и уженикуда не уходили. Я не знаю, какой диагноз ставят медики, когда кто-то немерзнет, хотя он должен мерзнуть. Диагноз, который поставил себе я, говорит,что оцепенение должно было завладеть всем моим телом, прежде чем оно смоглоотпустить меня, прежде чем я смог избавиться от него.
Когда я закончил учебу и начал стажировку, пришло летостуденческого движения. Я интересовался историей и социологией и в качествестажера еще достаточно долгое время находился в университете, чтобы увидеть всесвоими глазами. Видеть не значит участвовать — высшая школа и связанные с нейреформы были мне в конечном итоге так же безразличны, как вьетконговцы иамериканцы. Что касалось третьей и основной темы студенческого движения,критики нацистского прошлого страны, то тут я ощущал такую дистанцию между собойи другими студентами, что мне не хотелось с ними агитировать и выходить надемонстрации.
Иногда мне кажется, что критический подход к нацистскомупрошлому был не причиной, а только выражением конфликта поколений, которыйвоспринимался тогда как движущая сила студенческих выступлений. Ожиданияродителей, уйти из-под давления которых считает себя обязанным каждоепоколение, оказались просто развеянными тем фактом, что эти родители обнаружилисвою полную несостоятельность в Третьем рейхе или, самое позднее, после егокрушения. Как могли те, кто совершал во имя национал-социалистских идейпреступления, или равнодушно смотрел, как они совершаются, или безучастноотворачивался от них или же те, кто после сорок пятого терпел в своем обществепреступников или даже относился к ним как к себе равным, как могли такиеродители еще что-то говорить своим детям? Но, с другой стороны, нацистскоепрошлое было темой и для детей, которые ни в чем не могли или не желалиупрекнуть своих родителей. Для таких детей критический подход к нацистскомупрошлому был не проявлением конфликта поколений, а настоящей проблемой.
