Меняется в лице, будто испытывает сильнейшую боль, и хмурится. – Ась, пожалуйста… – начинает он почти жалобно.
Но я качаю головой:
– Ты только что скинул мне…
– Что? Я же просто поделился воспоминаниями. – Его язык заплетается, он тяжело валится на дверной косяк и тянет ко мне руки.
Я полощу рот водой и злобно плюю в раковину.
– Значит, это был не шантаж?
– Нет, я же не больной. Хочешь, сейчас же удалю?
– Хочу.
Он достает из кармана телефон и спокойно удаляет целую папку. Потом находит недавно удаленные и чистит корзину тоже. Егор заходит в мессенджер и убирает эту мерзость из истории сообщений.
– Все, больше нет.
– Но ты скинул мне…
– Чтобы ты ответила. Мы правда только поговорим.
– Не о чем, – огрызаюсь я.
– Что у тебя с Костровым? – наплевав на возражения, продолжает напирать Егор.
– Ничего. Я с ним работаю.
Колчин вскидывает брови, а я вопреки внутреннему протесту объясняю:
– Он нанял меня водителем.
– Зачем?
– Его спроси.
Егор ухмыляется:
– Ты же знаешь, что мне это не нравится?
– И что?
– Не чужие люди.
– Чужие.
– Как у Женечки дела? Проезжал тут мимо вашего бара, там игра. Ты не с ними?
– Нет.
– Не приняли свою королеву обратно? – Самодовольство и яд сочатся в каждом слове.
Егор подходит ближе и заглядывает в глаза так, будто мы все еще вместе, – с нежностью. Он поднимает руки, тянется пальцами к моему лицу, но останавливается, сжимает кулаки и качает головой. Актерище! Это была сцена под названием: «Я так хочу тебя коснуться, но нельзя!»
Я закатываю глаза и отворачиваюсь. Пихаю Колчина, чтобы пропустил меня, и иду в темную кухню, где все заставлено банками с водоэмульсионкой. Не хочу оставаться с ним в замкнутом пространстве крошечной ванной и очень быстро понимаю почему – окно. Это мизерный шанс на спасение в случае опасности.
Мои глаза сами собой находят окно Кострова. Я вижу, что он как раз встает с места и за ним бежит великан Вячеслав. Пес прыгает, несется куда-то, потом закрываются жалюзи. Костров редко это делает, и меня иногда гложет любопытство: страшно интересно, что происходит за закрытыми окнами?
К счастью, Тимур и Вячеслав теперь мелькают в кухонном окне.
– Чего, блин? – тихо тянет Колчин за моей спиной.
Обернувшись, я стираю с лица глуповатую улыбку, потому что взгляд Егора прикован к окнам напротив. Он видит Тимура в окне.
– Так, получается, у нас Тимурчик в соседях? – Егор гневно сверлит новостройку взглядом. – И часто ты за ним наблюдаешь? Давно вы «дружите»?
– Ч-что? – Я даже заикаюсь. – А не пошел бы ты вон? Я свободна и могу делать все, что…
– Ни хера ты не свободна!
Лицо Егора уже совсем не выглядит дружелюбным, он в ярости.
– Пошел вон! Моя жизнь тебя больше не касается! – По необъяснимой причине только сейчас Егор меня действительно разозлил, а не испугал. Не хочу больше перед ним отчитываться. – Не смей говорить со мной в таком тоне и заявляться ко мне в таком виде! С фотографиями можешь делать что вздумается! Плевать! Это унижает только тебя. Ты жалкий, обиженный…
Бам!
Резкий точный удар по лицу.
Егор никогда не бил меня, но он любил шутить на эту тему. И вот шутки больше не кажутся смешными. Я всегда знала, что отец Колчина мог ударить его мать, это было болезненной правдой, про которую не можешь не думать, глядя на милую улыбчивую женщину. Она живет с монстром. Она улыбается тут, а потом идет домой, и ей, должно быть, страшно. Но Егор никогда пальцем меня не трогал – до этого момента.
Моя голова дергается с такой силой, что я хватаю воздух ртом, а из глаз тут же брызжут слезы. Упираюсь руками в подоконник и отдергиваю штору в надежде, что Костров знает, где мои окна. Должен знать, я на это очень надеюсь. Желание, чтобы эта шпионская связь не была односторонней, перекрикивает голос разума.
– Рассчитываешь, что ты нужна своему ботанику? – Гневный крик оглушает.
Колчин прижимается к моей спине, пряжка его ремня впивается в копчик через футболку. Я чувствую себя беспомощной. Мне плохо видно, что происходит в квартире Кострова, – окно на его кухне маленькое и завешено плотным тюлем.
– Ты правда думаешь, что такая, как ты, нужна ему? Бледная, серая мышь. После меня ты никому не нужна! – Он сгребает мои волосы и тянет за них. Прижимает руку к животу, щиплет пальцами кожу.
– Ты же стала ни о чем! – Егор выделяет каждый слог. – Тощая, бледная, забитая мышь. Ты ни-ко-му не нужна! У вас уже что-то было? И как? Отзыв будет? Может, эссе или доклад? А сравнительную таблицу составишь? Я просто очень жду! Мне прямо интересно, не стошнило ли его от мысли, что кто-то все это уже…
– Блин, отпусти! – Мне слишком трудно дышать, меня снова тошнит. Я чувствую горечь во рту.
Егор всегда гордился тем, что был у меня первым, это было для него очень важно. Он просто воспевал меня и мою девственность как великий дар и с огромным пренебрежением относился ко всем, у кого было больше одного партнера. А для девятнадцатилетней меня это было вообще естественной мыслью. Главные героини в книгах почти всегда невинны, всегда ждут и в итоге встречают того самого, единственного. Он же может поиметь половину города, только наберет очков уважения и опыта.
– А знаешь, иди, все равно ведь вернешься. – Он хохочет, но не отпускает. Прижимает к подоконнику животом, крепче хватает за волосы.
Я чувствую лбом холод стекла и с облегчением выдыхаю, маскируя это под всхлип: Костров быстро идет к моему дому. Решительным шагом он пересекает свой двор, ныряет под ограждение и, минуя парковку, скрывается за углом. Следом за ним плетется и собака на поводке, который держит наша пухленькая преподавательница английского Мария Игоревна.
– Мы же оба знаем, да? Порченый товар никому не нужен – это раз. – Колчин упирается бедрами в мою задницу, и подоконник больно давит на солнечное сплетение. – Я все равно лучше твоего сладкого ботаника – это два.
Он опять делает это – наваливается сзади, и я бьюсь лбом о стекло.
– Пусти! – Я безумно надеюсь, что мой визг привлечет внимание Кострова. Что он уже попал в подъезд и успел подняться. Не понимаю, как бежит время: мне кажется, вечность прошла, а на деле, скорее всего, пара секунд.
– И я все равно тебя верну – это три.
– Пусти! – только громче визжу я в ответ. – Пусти! Пусти-пусти-пусти!
Щелчок открывающейся двери заставляет мое сердце радостно дернуться.
– Помоги! – воплю
