всегда мило одета и похожа на большое персиковое пирожное. Печется обо мне на правах старшей сестры, слишком уж активно влезая во все сферы жизни.
– И?
– Мне кажется… – Маша вытягивает руки, сцепляет в замок пальцы и угрюмо размышляет, видимо боясь ляпнуть что-то лишнее.
Я и хотел бы ее подбодрить, развить тему, но вместо этого застываю перед кухонным окном, держа одну ладонь на ручке чайника.
В окне Лискиной какое-то непривычное движение. Там машут руками, кричат. Пощечина? Голова Лискиной дергается в сторону, она хватается за подоконник и отдергивает кухонную занавеску – теперь я вижу ее лучше. Это само по себе выглядит как просьба о помощи, потому что прежде она тюль никогда не убирала. К ней подходят сзади и тянут за плечи.
– Вот черт!
Славик реагирует на мой шепот, а Маша бросается к окну и забирает из рук чайник.
– Ждите!
Я вылетаю из кухни, а потом и из квартиры.
Глава 13
«Скучаю страшно!»
«Разреши приехать?»
«Мы просто поговорим».
«Ась? Реально, просто поговорим».
«Нам нужно закрыть гештальт».
«Я привезу твой любимый торт».
Это чертова пропасть сообщений от Егора. И они не заканчиваются – он шлет и шлет новые. Затишье, которое я приняла за хороший знак, – временная передышка. Авария остудила пыл Егора ненадолго. Он отдохнул и полон сил доставать меня.
Сначала слал сообщения и фото из больничной палаты, а потом уже из моего двора.
«Тебя что, выписали?»
Мое первое сообщение выглядит странно. Почти полсотни от него и одно от меня, но оно тотчас становится моей спиной, подставленной под удар. Егор цепляется за мой ответ – ловко плетет кружево. Уже через пять минут я снова отвечаю.
«Что ты делаешь во дворе?»
«Решил кое-что занести, ты забыла».
«Оставь себе или передай на парах».
«Нет, это очень личное».
«Если я про это не вспомнила, значит, не особо важно. Оставь себе».
«Поверь, ты захочешь это вернуть».
«Колчин, ближе к делу».
«Впусти – тогда скажу. И не ругайся, ты же девочка».
Я скриплю зубами на его «ты же девочка». Он все время так мне говорил, когда хотел пристыдить. Пристыдить за мат, за пиво, за слишком большую порцию стрипсов, за неопрятный вид, за растянутые домашние треники.
«Колчин. Ты ко мне больше не приблизишься».
«Ну как знаешь».
А дальше мне на телефон приходит смазанная фотография с чьими-то голыми ногами. Сердце будто сжимают пальцами и впиваются в тонкую оболочку ногтями. Это фото не имеет ко мне отношения, я точно знаю. Не узнаю себя: у меня коленки острее, я – кожа и кости, а тут красивая фигура… Моя прежняя. Твою мать!
Я кусаю ногти и стекаю по стенке на пол. Это очень-очень плохо. Конечно, у человека, с которым я жила два года, должно быть три тонны контента на любой вкус. У меня тоже полно. Вот Егор мило уснул лицом в подушке с голой задницей, вот он сидит в ванной напротив меня с шапкой пены на голове, вот утром разлегся на подоконнике.
«Зачем?»
«Ну тогда это казалось мне романтичным. Я мог смотреть на тебя, когда тебя не было рядом».
«Казалось?»
«Теперь кажется очень полезным».
«Делай что хочешь, плевать».
Но мне не плевать. Я очень сильно боюсь – ужас стучит в висках. Мне хочется выбежать из дома и умолять его удалить. Но смысла нет, потому что мы живем в двадцать первом веке – все удаленное с одного устройства останется на другом. Это фото уже есть в моем телефоне, а может, есть на компьютере Колчина, и обязательно затерялось где-то в папках галереи. Оно везде, даже если Егор никому его не отсылал.
Пытаюсь сохранить холодную голову: уже давно не удивить никого такими фото. Все это глупая провокация, и, скорее всего, утром я так и подумаю.
Пожалуйста, Егор, ты же хороший. Егор, ты выше этого, ты любишь меня или по крайней мере любил. Ты не сделаешь мне на самом деле больно, – мысленно прошу его.
Все эти фото, что мы высылали друг другу всякий раз, когда оказывались в разлуке, были очень трогательной и милой частью отношений. Все это было очень личным, тем, на что не позарится даже обиженный Колчин.
«Чего ты хочешь?»
«Впусти – скажу».
«Я тебе не доверяю».
«Клянусь, я только поговорить».
«Не верю».
«Зря. Я тебя никогда не обманывал».
«Ты пьян?»
Это приходит в голову как-то само собой, и я уже знаю ответ. Он не сделал бы такого трезвым – совершенно не его стиль.
«Это проблема?»
Он мне противен настолько, что в горле застревает ком и не дает дышать. А потом раздается стук в дверь, и тошнота усиливается. Меня мутит, и хочется пойти умыться. Никогда не думала, что я из тех, кого тошнит от страха. Руки мелко дрожат. Я не слабачка. Я Колчина совершенно не боюсь, но ненавижу пьяных людей – до жути просто. С самого детства они вызывают у меня страх и отвращение. Я не ханжа и не трезвенница, но есть грань между стаканом пива в компании и пьяным мужиком, заваливающимся к тебе домой.
– Эй, открывай, я быстро!
Я медленно подхожу к двери и прижимаюсь лбом. Прекрасно понимаю, что не смогу всю жизнь от него прятаться, но видеть Егора пьяным – уничтожить последнее хорошее, что нас связывало.
Только Колчину плевать на мои желания. Замок щелкает, и сердце замирает. Я несусь в ванную, и меня тошнит. Видимо, давление окончательно упало от перенапряжения, потому что меня выворачивает снова и снова; закашливаюсь и чувствую острую боль в животе.
Ну конечно, у него есть ключи. Конечно, его пьяный мозг решил, что можно вторгнуться в мое личное пространство вот так запросто! Придурок, какой же он придурок! Завтра ведь пожалеет об этом, ему самому будет больно, когда вспомнит. Он не такой.
– Что с тобой?
Егор подходит ко мне со спины, заботливо собирает волосы, открывает кран и вытирает мой лоб. Помогает подняться, обнимает. Он делает столько всего и сразу, что это душит. Он всегда умел быть заботливым, даже слишком. Мне никогда не было нужды о чем-то просить – он знал обо мне все.
Отсутствие выбора – почти удобно до тех пор, пока не осознаешь, насколько это чертовски неправильно.
– Отравилась? Похмелье? Беременна? – На последнем вопросе он самодовольно ухмыляется.
– Не твое дело.
– А вдруг мое? – Он смотрит на меня серьезно, пронзительно.
