кресла. Живым не поднимется, а мертвого выбросят за борт, это так же верно, как то, что его при крещении назвали Клаусом.
– Он не назвал никого, герр Дункель, – пошел на хитрость Клаус, стараясь говорить как можно спокойнее. Он мужественно выдержал поединок глазами с этим страшным человеком. – Не назвал и место гибели… Я не стал уточнять, подумал, может, в аварию попала его жена, или при первых неудачных родах скончалась… Мало ли в жизни случаев бывает подобные этим?
– Больше Вальтер ничего не говорил? – Глаза Отто Дункеля снова испытующе уставились на Клауса. Рулевой вытянул было затекшие ноги, но тут же снова поджал, как будто их могло обжечь ритмично врывающимся в каюту пучком желтого лунного света.
– Сказал, что пойдет на корму курить и думать. Отдал мне почти полную коробку сигар. Я ее не трогал, герр Дункель, она так и лежит в рубке, могу вернуть… Тогда я предложил Вальтеру складной стульчик. Он вырвал лист из судового журнала, объяснил, что напишет письмо. Кому? Не пояснил, хотя у меня и вертелся на кончике языка вопрос – кому можно писать из середины океана? И как такое письмо отправить домой? Вальтер прихватил со стола авторучку и ушел к шлюпке, а я встал к штурвалу, достал сигару и тоже закурил.
– Через сколько минут, примерно, разумеется, ты заметил… его отсутствие? – уточнил Дункель, пытаясь по лицу рулевого угадать, все ли говорит Клаус? Или утаивает что-то важное? «Скорее всего, что-то утаивает, из боязни за свою жизнь! Не может быть, чтобы Вальтер даже словом не обмолвился перед смертью, что за причина толкает его на самоубийство? Не открыл постороннему человеку, кто убил его Амриту? Что-то плохо верится… Человек должен был выговориться, прежде чем уйти из жизни…»
– Не менее двадцати минут прошло, герр Дункель. Он не мог бы пройти в каюту незамеченным мною, я все время смотрел вперед через лобовое стекло. Да и вахтенные моряки его увидели бы, они сидели у мачты, не спали. Я закрепил штурвал и решил позвать вашего сына – мне вдруг послышался странный вскрик и посторонний плеск у борта… Выглянул из рубки, позвал его два раза, громко позвал, но он не откликнулся. Когда обошел рубку – увидел пустой стульчик и надетую на уключину шляпу. С испугу едва не упал на палубу, потом снял спасательный круг, кинул за корму, снова крикнул, чтобы дать ему знак, если он вдруг упал по неосторожности…
Сенатор Дункель до хруста в суставах стиснул пальцы, а Клаус мысленно перекрестился, радуясь, что смекнул промолчать про фашистов, про то, что Вальтер предрекал смерть всей команде, «как только на солнце блеснет золото». Он теперь был уверен на все сто процентов, что к смерти жены Вальтера приложил каким-то образом свою железную руку и этот господин сенатор, по заверениям боцмана Майкла такой щедрый и отзывчивый к бедным людям…
«Молодой господин, так мне думается, женился против воли отца. К тому же имя жены не европейское… Амрита, так, кажется, называл Вальтер свою супругу, – вспомнил Клаус. – Ба-а, неужели чернокожая? Ну-у, тогда и свинье понятно, чьи отруби она жрет! Этого богатые господа не прощают даже собственным детям! Вот тебе и разгадка семейной трагедии». – Моряк развел руками, вздохнул, изобразил на лице скорбь, каковой и положено быть в минуту, когда рядом сидит человек, полчаса тому назад потерявший сына.
Отто Дункель молчал долго, с горечью и тоской в душе сознавая, что уход Вальтера нанес ему не только невосполнимую родительскую утрату, но и подорвал силы экспедиции в самый ответственный момент плавания. «Нас осталось всего трое! Трое против семерых.
Даже если Горилла Майкл примет нашу сторону, на что надежды теперь очень мало, нам придется чертовски трудно! Ведь кому-то надо будет находиться на палубе, кому-то опускаться под воду в акваланге! Эх, дьявол, какую промашку я сделал! Надо было с собой взять еще и Цандера! Вот на кого можно было бы положиться, как и на Фридриха! Поздно жалеть! Гюнтера не вызовешь телеграммой. А что, если…» – Отто еще раз внимательно осмотрел сидящего перед ним рулевого, и решился – выбирать, собственно говоря, было не из кого! Не Русского же Медведя звать себе в сообщники!
– Послушай, дружище Клаус. – Отто продолжал говорить тихо, на родном языке, словно боялся, что каюта нашпигована подслушивающими устройствами Кельтмана. – Ты один среди этой команды нам родной по крови. По этой причине я и хочу быть с тобой предельно откровенным. Ты готов меня выслушать внимательно?
Клаус Кинкель вскинул рассеченную бровь, взглядом профессионала посмотрел в лицо сенатора, стараясь определить, насколько опасен очередной противник. И не на боксерском ринге, а в более коварной жизненной ситуации, где отсутствуют всякие правила чести и понятия о порядочности.
«Кажется, что я ему для чего-то нужен, – смекнул Клаус, не зная еще, радоваться этому или, наоборот, опасаться подвоха. – Если я ему действительно нужен, тогда помозгуем, как это наилучшим для себя способом употребить в свою пользу… У меня не много вариантов счастливо выбраться из этой пикантной истории, если судить о тех предупреждениях молодого Дункеля, которые сорвались у него с языка в минуту негаданного откровения… Итак – решено, начнем встречную разведку боем!»
– Я вас слушаю, герр Дункель, – так же по-немецки и негромко ответил Клаус и сделал легкий поклон головой, выказывая этим почтение к сенатору.
– Так вот… Во-первых, о цели нашего плавания… Вальтер, случайно, не говорил тебе, что мы вышли в море не просто полюбоваться океаном и почувствовать на щеке соленые брызги шторма! Нет? Ну да и не важно теперь… Я намерен отыскать в одном укромном местечке сокровища, которые лежат там почти сто лет!
– Ого-о! – непроизвольно вырвалось у Клауса, хотя из слов Вальтера он имел кое-какую догадку, коль скоро тот упоминал о золоте. Выходит, то было откровение, а не бред человека, уходящего из жизни не в своем разуме… Клаус подался сутулыми плечами вперед, как если бы уже раздался удар судейского гонга перед началом второго раунда – первый он провел, оказывается, вполне успешно.
– Клянусь священными водами Стикса! – Отто говорил, а сам неотрывно следил за выражением лица собеседника, уловил искусно выказанную мимику легкого недоверия, которую Клаус тут же напустил на себя. – Понимаю тебя, дружище, понимаю. Немножко похоже на сочинение господина Стивенсона с его «Островом сокровищ», но это действительно так! Одного боюсь, Клаус, как бы и финал не получился плачевным, как в той книжке! А что, если боцман Майкл сыграет с нами такую же скверную шутку, как одноногий Сильвер? Узнает
